кроме страсти к наживе и жажды власти. Именно поэтому я никогда и никого не пускаю внутрь. И все, кто работает у меня и на меня, знают: разговоры – это смерть. Совсем без утечек не бывает, конечно. Но мы это, в общем и целом, контролируем. Пусть думают, что хотят, пусть строят любые гипотезы. Но никто и никогда не услышит от меня ни слова в свою собственную защиту. Я не собираюсь оправдываться, – потому что мои друзья, мой король и очень многие здесь знают, как обстоит все на самом деле. На остальных мне, в общем-то, плевать. Я тебе больше скажу, Дюхон. Я думаю, если бы все поняли, что и зачем я делаю – они бы жизни не пожалели, чтобы мне помешать. А так... Пусть думают: мы мафия. Очень многим людям гораздо легче поверить в злой умысел, нежели в добрый. Тем более, методы у нас, как говорится, спорные. Ну, ничего. Бой – он все покажет. И показывает. Приехали!
ПРАГА, «GOLEM INTERWORLD PLAZA». МАРТ
Кабинет Майзеля произвел на Андрея неизгладимое впечатление: огромный, наверное, на пол-этажа центральной башни, основание которой – квадрат со стороной метров сто, если не больше, везде стекло, металл и кожа, ни одного телефона – только три громадных ЖК-панели на столе. Впрочем, столом это можно было назвать лишь по привычке. Это была какая-то конструкция, которая росла, казалось, прямо из пола, и имела такие размеры, что сидеть там было бы впору самому что ни на есть настоящему дракону. Ну, и кресло, конечно. Чудеса современной эргономики. Взгляд его свободно скользнул – еще раз – по необъятному окну в целую стену, по матово-черной панели другой стены, служившей наверняка еще одним экраном, по гигантскому столу для совещаний на полсотни посадочных мест, по мягкому углу с огромным и замечательно уютным на вид С-образным диваном из нежной кожи цвета слоновой кости. Здесь вообще было удивительно светло. Андрей не сразу разобрал, что вся эта игра света умело скомбинирована из естественного источника – окна и множества искусно припрятанных светильников. Майзель легонько подтолкнул его к дивану:
– Нравится?
– Честно?
– Обязательно.
– Крышу срывает. Понятие «нравится – не нравится»... Иррелевантно.
– Спасибо.
– Не за что. Ты действительно изменился ужасно. Я себе представляю, что подумал бедный Ярухито, когда сюда попал!
– Превосходное наблюдение. Именно на такой эффект это и рассчитано. Не хочешь душ принять с дороги?
– Тоже здесь?!
– Я тут живу, – вздохнул Майзель.
– Что, постоянно?!
– Ну, почти.
– Нет. Этому завидовать нельзя. Это просто бред. Ты что, правда один?!
– Обязательно. Один, как перст. Друзья, единомышленники, соратники, сотрудники, секретари, охрана, и курьеры, курьеры, курьеры. Дракон должен быть один. Иначе – какой же это дракон?
– Похоже, ты на самом деле от этого не в большом восторге.
– Ну, дружище, ты просто наступил на мою любимую мозоль.
– Извини, – Андрей испытующе посмотрел на Майзеля. – Может, расскажешь?
– Да нечего рассказывать, – Майзель пожал плечами, сел наискосок от Андрея и нажал какую-то кнопку. Столешница «журнального» столика разъехалась, открыв причудливо подсвеченные бар и холодильник. – Что пить будешь?
– Все равно.
– Тогда коньячку?
– Давай коньячку.
Майзель разлил по широкобедрым бокалам маслянисто-янтарный напиток, достал лимон, сыр, ловко приготовил по «канапе имени Николая Второго» [17] – в просторечии «пыж гвардейский» – себе и Корабельщикову:
– Ну, лэхаим [18] , дружище.
– Лэхаим, – усмехнулся Андрей. – Ну, лэхаим, значит, – он отхлебнул, посмаковал вкус и послевкусие. – Что это за нектар?
– Что-то из королевских запасов. Я в этом ни черта не смыслю. Вацлав – да. Все ж таки воспитание, сам понимаешь.
– Вы правда такие друзья?
– Мы правда такие друзья, – кивнул Майзель. – Я его тоже спас. А потом мы стали друзьями. То есть сначала стали... но это неважно. Важно, что мы продолжаем ими быть. Когда мы все тут перевернули, когда он стал королем... Он спросил: что я могу для тебя сделать? Я сказал: останься моим другом и помогай мне – большей награды для меня не может быть. Так и произошло. И я нахожу это замечательным. Он великий человек. И я столькому от него научился, что это словами и рассказать невозможно. Если б не он, не его воля и разум, ничего этого не было бы, Дюхон. Он – мое самое главное сокровище, мой клад. А, кроме того, – я его люблю просто, на самом деле.
– Как все, что мы создаем своими руками.
– Обязательно, Дюхон. Даже не создал, – достал из ножен. У тебя семейные фото с собой?
– Да.
– Показывай.
Корабельщиков достал из бумажника маленькие фотографии Татьяны и Сонечки и одну побольше, где они были все вместе. Майзель долго рассматривал снимки, и что-то такое делалось с его лицом...
– Сколько Сонечке тут?
– Семь. Это недавняя совсем фотография. Что это такое, Дан?! Что за ерунда, бляха-муха?! Чего ты себе насочинял, вместо нормальной жизни?!
– Ты с ума сошел, Дюхон. Кто ж такое выдержит-то? – Майзель плавно обвел руками вокруг себя. – Таких женщин не бывает на свете, дружище. А для тела у меня все есть. И самого высшего качества. Уж поверь. Могу и тебя угостить.
– Да уж кто б сомневался. Только я не по этому делу. – Андрей отвернулся.
– Я знаю. Я помню. Не дуйся. Давай еще по глоточку.
Они снова легонько чокнулись и выпили. Андрей поставил бокал на столик:
– Это правда, что ты не спишь?
– Ты устал? Извини.
– Нет, нет. Не в этом дело. Но... Ты же не можешь постоянно работать.
– Я много работаю. Постоянно, но не все время. Я и развлекаюсь тоже с большим удовольствием.
– Как? Казино? Ночные клубы?
– Фу. Дружище. От тебя такое услышать?!
– А как? Как может развлекаться человек, который достиг всего?
– Всего? Да я еще только начал, Дюхон! А развлекаюсь я изысканно. Если у меня есть настроение, я провожу его с милой девушкой по имени Марта, которая прекрасно знает свое место и отлично выполняет роль. И у меня иногда возникает ощущение, что делает она это вовсе не за деньги.
Он усмехнулся так, что Корабельщиков поежился. И посмотрел на Майзеля:
– Ты определенно здорово изменился. Раньше ты девушками не слишком интересовался.
– Я и сейчас не интересуюсь. Ну, она просто меня моложе, поэтому я ее так назвал. Я стал старше. На целую жизнь, – он сделал еще один глоток. – Ну, не будем о грустном! А если настроение другое, просто иду гулять по городу, который люблю больше всех других городов на свете. В том числе и потому, что самые красивые на свете женщины, кажется, все живут здесь. И если вижу какой-нибудь непорядок в этом городе, я его ликвидирую. Гарун-аль-Рашид, в общем.
– Охраняешь мирный сон пражан?
– Что, так прямо и написано?
– Да. Так прямо и написано. В энциклопедии.
– Сподобился, значит. Ну, пускай. Что выросло, то выросло.
