– Можно, я тебя одну вещь спрошу?
– Можно. Ныряй. Тут неглубоко.
– Что по поводу всего этого думает Мельницкий Ребе? [19]
– Ребе? – Майзель пожал плечами. – Что он может думать? Что я апикойрес [20] , почти что шейгец [21] , мишугинер [22] , шмаровозник [23] и так далее. Понятно, у меня есть люди в его окружении, с которыми контакт налажен, но с самим Ребе... – Он вздохнул, коротко глянул на Андрея. – Ну, это же так просто. Что должен делать хороший еврей? Он должен жениться на идише мэйдэлэ [24] , чтобы делать новых евреев, и учить Тору с утра до вечера. И с вечера до утра. Хотя сам Ребе в молодости задавал такого жару авторитетам! Да и сейчас непохоже, что успокоился окончательно. А я? Я делаю вместо евреев – католиков, стоя при этом по колено в крови.
– А разве это была не твоя идея – притащить сюда Ребе с его хасидами?
– Нет. Это была целиком и полностью идея его величества. Больше тебе скажу – я его отговаривал, как мог. Но он иногда бывает еще упрямее, чем я, – Майзель усмехнулся, и Андрей прочел самую настоящую гордость за короля в этой усмешке.
– И можешь ты мне объяснить, в таком случае, зачем ему это было надо?
– Обязательно. Во-первых, Вацлав в совершенном восторге от мельницких хасидов. Потому что это самая настоящая армия. Армия Всевышнего. Во-вторых, они совершенно не похожи на гурских или браславских [25] , что разгуливают в полосатых халатах, чулочках и шляпках, фасон которых не менялся со времен Сервантеса. Это труженики и бойцы, понимаешь? Я, кстати, до сих пор не очень понимаю, почему их называют хасидами. И Ребе они выбирают, и обычных хасидских закидонов у них не наблюдается. Нормальные ребята, короче говоря. Потом, Вацлав был уверен, – и оказался, кстати, совершенно прав, – что получит серьезный срез симпатизирующих нам людей в Израиле. И определенные рычаги в израильском истеблишменте. Даже при всей их демонстративной нелюбви и к Ребе, и к твоему покорному слуге. Я тебе говорил, король – великий дипломат и политик. Тут я ему просто в подметки не гожусь. Он умеет такие вещи обеспечить, без которых наши дела просто не двинулись бы с места. И есть еще одна причина. Он совершенно непоколебимо убежден, что Израиль должен быть. И быть при этом не только еврейским государством, но и государством всех евреев. И он всегда так думал. Я тут совершенно ни при чем. Это просто послужило поводом для наших первых контактов. И потом из этого получилась дружба. А не наоборот. А потом появился Ребе. И теперь очень многие евреи в мире – и в Америке, и в Израиле – совершенно по-особому относятся к нашей стране.
– И как ему это удалось?
– Что? Уговорить Ребе?
– Ну да.
– Он пообещал ему полную свободу действий и дипломатическую поддержку для работы на всем пространстве бывшего СССР. И дешевле отсюда ездить, чем из Аргентины, правда? В том числе и в Эрец Исроэл [26] . И ресурсы под рукой. Налоги у нас, как я тебе уже говорил, четыре процента с чистой прибыли. Пообещал им законодательно разрешить ритуальный забой скота, обязать всех, кто нанимает на работу евреев, выгонять их отдыхать в субботу. Много чего наобещал. И выполнил, кстати. И собственность вернул. Всю, что до войны мельницким принадлежала. До последнего камушка. Они отлично ладят, между прочим.
– Ладят?!
– Обязательно. Беседуют частенько.
– По-чешски?
– А что, это так удивительно?
– Удивительно. Представь себе.
– Ну... Может быть. В этом есть нечто мистическое, согласен. Но я сам такой.
– Дан... А про посох Моисея? Это правда?
– Андрей, – Майзель покачал головой, усмехнулся. – Какой еще посох Моисея? Ты же большой уже, чтобы верить в эти сказки.
– Мы, христиане, верим в чудеса. Для тебя это новость?
– Чудеса? И в еврейские чудеса вы тоже верите?
– Все чудеса – Божьи, Дан.
– А я ни в какие чудеса не верю. Потому что сам делаю их каждый день, – он опять усмехнулся, и опять эта усмешка неприятно кольнула Андрея, потому что так недвусмысленно намекала на дистанцию между ними. – Нет, это не посох Моисея, конечно. Насколько я слышал, этот пастуший инструмент якобы несет в себе частичку того самого посоха. И как будто, стоит Мельницкому Ребе взойти на Святую Землю, тотчас выйдет наружу сокрытый Ковчег Завета со Скрижалями, Водой из Камня и Манной небесной. Разумеется, это тоже легенда. Но есть что-то в том, что израильские власти неоднократно заявляли о нежелательности присутствия Ребе в Израиле. Я не очень разбираюсь во всей этой мистической белиберде. Если хочешь, я велю составить для тебя сводку по вопросу.
– Спасибо, – Андрей повел плечом. – В другой раз.
– Да пожалуйста, – Майзель усмехнулся. – Возможно, в Иерусалиме тоже сидят люди, которые верят в эту чепуху.
– А ты?
– Я не верю. Авторитет Ребе и вправду велик. Он много работает со своими людьми и с евреями вообще. Но признавать его единственным авторитетом? Нет, это мне очень странно. Конечно, легенда о посохе Моисея – аргумент из разряда зубодробительных. Но это, повторяю, всего лишь легенда, – Майзель снова сделал глоток. – Ребе сам приехал в Чехию. Если бы он не захотел, его никакие королевские посулы не затащили бы сюда. Но при этом он никак не желает меня понять.
– В чем?
– В том, что я люблю эту землю. Эти люди нравятся мне. Я не смешиваюсь с ними, но люблю их. Он, наверное, не понимает этого и боится, как все люди боятся того, чего не понимают. Хотя именно он-то и должен был бы понять меня, как никто иной. Да я и сам не понимаю, что меня здесь так хватает за живое, – он поставил бокал на столик и откинулся на спинку дивана, заложив ногу на ногу. – Может быть, в самом деле пепел стучит в мое сердце? Или те камни, что, по преданию, лежат в фундаменте Старо-Новой синагоги и привезены сюда из развалин Иерусалимского Храма?
– А, так в это ты веришь, – Андрей тоже отхлебнул немного коньяка.
– В этом нет ничего сверхъестественного, – Майзель пожал плечами. – Это просто. Или почти просто. Я не знаю. Я только знаю, что здесь мне хорошо. Здесь меня понимают и поддерживают во всем. А счастье – это когда тебя понимают. Не больше. Но и не меньше, Дюхон.
– И тут они тем же самым занимаются, чем в Аргентине?
– Именно. Только с еще большим размахом. Мельник ожил, сельские угодья вокруг – опять их вотчина, кошерное мясо по всему миру продают, денежку зашибают и тратят ее с умом и разбором, чтобы в синагогах снова было тесно. Ты же слышал, наверное, что кашрут [27] мельницких признают все без исключения общины? А Ребе с ешивой [28] Вацлав в Прагу затащил. Такие же они, как мы с величеством. То же дело делают. Только на другом фланге, куда нам с королем не с руки лезть. Понимаешь?
– Я думал...
– Ты думал неправильно, дружище, – Майзель снова налил коньяк в бокалы. – Я горжусь вовсе не тем, что все делаю сам. Я сам, кстати, довольно давно уже не лезу в детали. Я страшно горд собой за то, что вытягиваю из самых разных людей их самые сокровенные и гениальные идеи и вдохновляю их на воплощение этих идей. Это самое высшее наслаждение, которое мне доводилось испытывать в жизни до сих пор. Я катализатор. Закваска. Затравка. Бикфордов шнур. И мне это чертовски нравится.
– Рехнуться можно. А недостатки у тебя есть?
– Обязательно, – просиял Майзель. – Я не дипломат. Я танк. Я ненавижу дебилов и хапуг и не могу с ними работать. Особенно таких евреев. Меня просто трясет от таких. Я ненавижу тупую и хамоватую совково-местечковую жидовню, заседающую в «синагогах», где миньян
