– Да?
– Да брось ты, – махнул рукой Гонта. – Пусть побегает, остынет. Нормально все, в цвет. Что ты, запрешь его? Что он может?
– Я его не знаю.
– Брось, – с нажимом сказал Богушек. – Пацан какой-то, сопляк. Брось, Дракон. Иди к Елене, к малышке... я прослежу.
– Смотри не протухни, Гонта, – хмуро сказал Майзель. – Готовьте эвакуацию.
И вернулся в палату, тихо притворив за собой дверь. Подошел, опустился на табуретку рядом с Сонечкиной кроватью.
– Кто там кричал? – спросила Елена, повернувшись к нему.
– Павел.
– Господи. Бедный мальчик.
– Мы о нем позаботимся.
– Ах, Боже мой! Разве он думает об этом сейчас?! Он так привязался к ним. Господи, Данечку, как же это ужасно все.
– Как она?
– Все по-прежнему. Она слышит все, Данечку. Только говорить не может, ей тяжело.
– Укол. Она должна спать.
– Врач сказал, нельзя. Пусть будет пока... Что слышно про наших детей?
– В порядке наши дети, – усмехнулся Майзель. – Домой летят.
– Как вам удалось?!
– Это тебе удалось. Сначала – тебе, жизнь моя. А потом уже нам. Вместе с тобой. Нам вместе все всегда удается, ангел мой. Или почти все.
– Все живы?!
– Даже эти оловянные солдатики, что их возили, и те живы, – Майзель усмехнулся. – Все хотят жить и заниматься любовью, дорогая.
– Я помню, – Елена дернула его легонько за ухо. – Ты тоже.
– Обязательно. Теперь и я – тоже.
Дверь открылась, показалась физиономия Гонты:
– Все готово, реанимобиль здесь, сопровождение, самолет ждет. Едем?
– Едем, – Майзель поднялся.
МИНСК, 20 МАЯ. ДОРОГА НА СМОЛЕВИЧИ. УТРО
Павел летел, выжимая из «шестерки» последние соки, по проселкам в сторону Смолевичей. Он догадался, что на трассе его сразу остановят у поста ГАИ – наверняка чехи там уже все перекрыли.
– Хуй ты у меня куда-нибудь улетишь, – рычал Павел, раскручивая тахометр до красной черты и заглушая этим рычанием натужный вой движка. – Хуй тебе в рот, сука, гандон, блядь, пидор гнойный, понял?! Мы десант, от нас не уйдешь, хуй тебе, сука! Все, пиздец подкрался незаметно! Нахуй ты у меня полетишь! Зажарю тебя, сука, блядь поганая!!!
Взгляд его упал на телефон, который подпрыгивал на переднем сиденье, норовя улететь куда-нибудь. Павел схватил его и надавил кнопку быстрого набора номера Олеси.
Девушка ответила мгновенно:
– Алло! Пашенька! Алло!
– Олеська! – заорал Павел что было мочи. – Олеська, я Лукадрищева сейчас завалю! Я тебя люблю, Олеська!!!
– Пашенька! – закричала девушка. – Пашенька, где ты, Пашенька?!
– Я уже! – продолжал орать Павел, уже видя замаячившие впереди постройки аэропорта. – Я сейчас! Не реви, дура, я тебя люблю!!!
И, кинув телефон и надавив на газ, снова заорал:
– Мы! З беларуских! Лясоў! Партызаны! Хуй ты у меня куда улетишь, блядь!
Олеся поняла, что Павел едет в аэропорт, – шестым чувством поняла. Схватив все деньги, что у нее были и сунув телефон в карман курточки, Олеся натянула кроссовки и, вылетев на улицу, бросилась к стоянке такси, к первой же машине:
– Дядечка, миленький!!! В аэропорт, пожалуйста, пожалуйста, скорее!!!
– Ты че?! Больная, что ли?! – удивился таксист. – Че случилось-то?!
– Дядечка, скорее!!! – Олеся заплакала. – Пожалуйста... Там... Там Пашенька!
– Ну, ясно, понял. Пашенька, – усмехнулся таксист. – Пятьдесят.
Олеся швырнула ему в лицо деньги – все банкноты до единой, так, что мужик едва успел среагировать, обежала машину и шлепнулась на переднее сиденье:
– Скорее, пожалуйста, скорее!!!
– Да ладно, успеем, никуда твой Пашенька не убежит, – усмехнулся дядька. – От бы за мной кто так побегал, е-мое!
Они вырулили на проспект. Таксист покрутил рукоятку настройки магнитолы:
– Че за хренотень? Все станции молчат, как воды в рот. Вроде и не профилактика сегодня?
– Это чехи, – всхлипывая, сказала Олеся. – Они здесь уже, началось...
– А ты откуда знаешь?! – вытаращив глаза на девушку, гаркнул таксист.
– Я знаю... Скорее, ради Бога, скорее!
На посту ГАИ дорога в обе стороны была перегорожена шлагбаумом, за которым стояли два бронеавтомобиля с королевскими гербами. По договору с Фронтом национального спасения чешских флагов десантники нигде не поднимали, чтобы не провоцировать слухов об оккупации. А вот бело-красно-белый флаг над постом уже развевался.
– Приехали, – сказал таксист и открыл дверь, собираясь выходить, но десантник, улыбнувшись сквозь плексиглас сферы, поднял автомат стволом вверх и сделал такое движение рукой, – «разворачивайся». Таксист сплюнул и подчинился:
– Ну, и че теперь? Домой? – ему страсть как не хотелось расставаться с деньгами, да ведь жалко девку, лица на ней нет!
– В объезд. Пожалуйста. Мне нужно туда. Пожалуйста, – прошептала Олеся, упершись остановившимся взглядом в заграждение и солдат. – Там Пашенька. Он проехал туда! Он мне пять минут назад позвонил... Пожалуйста!!!
Посмотрев на Олесю, таксист крякнул и, развернувшись, направил автомобиль под мост, в сторону объезда.
МИНСК, 20 МАЯ. АЭРОПОРТ «СМОЛЕВИЧИ». УТРО
Они стояли у трапа своего летающего госпиталя, наблюдая, как самолет Лукашенко рулит на взлетную полосу. Все состоялось, как и было условлено. Аэропорт и диспетчерскую службу уже контролировали высадившиеся вторым эшелоном десантники королевской воздушной пехоты, и в часе подлетного времени находились в воздухе первые транспорты третьего эшелона с бойцами Беларуской Краевой Абароны.
Елена вышла из самолета, спустилась по трапу, подошла к Майзелю и вдруг обняла его, прижалась изо всех сил.
– Что, ангел мой? Что?!
– Ты успел, – Елена подняла к нему лицо. – Я, наверное, никогда не смогу понять, как тебе это удается.
– Что?! Говори!
– Ей делают операцию.
– Сейчас?!
– Да, ящерка. Сейчас. Кровоизлияние в селезенку, она не спала поэтому, наверное. Если бы не сегодня, там лопнул бы этот кровяной мешок, вряд ли удалось бы ее спасти.
– Шансы?
– Все будет в порядке. Это несложная операция, они даже не режут ничего, достаточно лапароскопии.
