Орбинавты

Это было одновременное пребывание и во сне, и в бодрствовании. На правый глаз упал лучик солнца, отчего Алонсо сдвинулся левее, отвернулся к стене и плотнее закутался в одеяло. В то же самое время в пространстве сна он приставил к правому глазу длинную полую трубку, напоминающую флейту. На другом ее конце что-то обжигающе сверкнуло, но Алонсо покрутил одно половинку трубки, и яркое пятно исчезло.

Он пожелал вспомнить, какой была девушка из медальона во всех предыдущих снах.

И все эти сны тут же явились его взору!

Они возникли все до единого. Давно забытые, как казалось, они таились где-то в глубине памяти. Вереница, гирлянда, длинная цепочка снов, где присутствовала эта девушка. И, наводя зрительную трубку то на одно, то на другое сновидение, Алонсо совершенно отчетливо вспоминал его во всех подробностях. Вот самый первый из них — тот, что приснился ему в памятную ночь, после того как они с Матильдой украдкой вошли в комнату, где лежал в беспамятстве раненый Мануэль, и Матильда заглянула в его медальон. Алонсо тогда впервые увидел этот образ, и ему в ту же ночь приснился сон — про ребенка-единорога и псов-инквизиторов.

Алонсо знал, что уже не в первый раз он попадает в подобный туннель памяти, где перед взором разворачивается вереница сновидений, связанных друг с другом какой-то общей темой. Это с ним уже бывало, но каждый раз при пробуждении забывалось.

Вот откуда бралось так часто преследовавшее его по утрам ощущение, будто он что-то постиг, но забыл, что именно! Впервые оно появилось более двух лет назад, весной 1491 года, когда Алонсо и Сеферина покинули Гранаду — можно сказать, бежали оттуда — и поселились в доме дяди Хосе.

Лишь теперь ему удалось не только уловить гирлянду снов, но и удержать ее, потому что это произошло в момент, когда уровень осознания был выше, чем обычно.

Алонсо направлял воображаемую зрительную трубку на любую выбранную им тему, и перед ним возникали сновидения, связанные с этой темой, даже если он видел их в самом раннем детстве. Поразительным образом Алонсо немедленно вспоминал каждый из них, как только тот всплывал перед его взором! Ни одно сновидение, оказывается, не было по-настоящему стерто из памяти! Они просто где-то прятались, и Алонсо изредка получал доступ к ним, но, просыпаясь, забывал.

Эта только что открытая область его памяти — его необычная, незнакомая прежде вторая память — таила в себе баснословные, неисчерпаемые хранилища снов.

А многообразие сюжетов! Им не видно было конца! Чего только не создавало воображение, когда сон освобождал его, временно отменяя ограничения и рамки так называемой яви.

Может быть, Консуэло была права и способность Алонсо управлять своими сновидениями, точнее, некоторыми из них, по значимости не уступала дару орбинавтов? Во всяком случае, сделанное только что открытие второй памяти представлялось ему чем-то сравнимым со способностью Пако Эль-Рея переходить из свершившегося витка реальности в другой, сделав его тем самым несбывшимся.

Вот сны про неисследованные, тайные помещения и пространства. Как же их много! Оказывается, они снились ему с самого детства, а он, пробуждаясь, о них забывал. Сны про комнаты в доме, которых на самом деле не было, про таинственные чердаки и подвалы, про дворцы и их внутреннее убранство.

Вот чертог, в котором находятся огромные коллекции картин, статуй и книг. Сколько раз Алонсо бывал здесь! Теперь он его вспомнил. Один и тот же дворец, но вечно изменчивый, всегда открывавшийся с нового ракурса. Алонсо так часто испытывал предвосхищение его внутренних богатств, проходя через центральный вход и оказываясь возле ведущей вверх мраморной лестницы с широченными ступенями. Да, он помнил эту лестницу до мельчайших подробностей рисунка на ее перилах! Он знал, что там, наверху, собраны лучшие в мире произведения искусств, самые захватывающие романы, самые изящные поэмы и сонеты, самые интересные путевые заметки, книги о невероятных открытиях! Откуда он это знал?! Конечно, из предыдущих снов. Ведь он бывал здесь бессчетное число раз.

Когда удерживать состояние сна стало уже невозможным, Алонсо пришлось встать: тело бунтовало против горизонтального положения, желудок стягивало от голода, хотелось умыться, одеться, куда-то идти, что-то делать.

За окном простиралась Саламанка, которую он теперь знал в различных ипостасях. Это был не только город из золотистого песчаника, где Алонсо впервые оказался осенью, когда католические войска осаждали Гранаду, но и тот сказочный город, что снился Алонсо с отроческих лет. Со своими каналами, мостиками, лодками, галереями, соединявшими величественные дворцы на уровне высоких этажей.

Об открытии второй памяти хотелось немедленно рассказать близким людям, тем, кто, как и он, постоянно учился распознавать сновидческую природу реальности, — деду, матери, Консуэло, Росарио. Нет. — Одернул себя Алонсо. — Росарио была здесь не при чем, она ничего не знала про «Свет в оазисе». К тому же с какой стати стал бы он делиться впечатлениями о такой интимной сфере, как мир его снов, с матерью своего друга?

Консуэло, узнав о существовании второй памяти, пришла в восторг, расцеловала его и, схватив лютню, извлекла победный аккорд.

— Алонсо, какое чудесное открытие! Теперь осталось выяснить, что именно хранит вторая память: только ли то, что нам снилось, или же и то, что происходило с нами наяву.

— Я уже подумал об этом.

— Мы ведь забываем не только сны, — продолжала Консуэло. — Представь себе, как много всего забывается из яви. Если все это тоже хранится где-то в глубине нашей памяти и если мы можем добраться до этих забытых впечатлений, то это означает, что ничего не пропадает. Это и жутко, и прекрасно!

— Ты считаешь, что мы многое забываем?! — удивился Алонсо. Ему казалось, что с обычной памятью у него все в порядке.

— Разумеется! — воскликнула его собеседница. — Скольких человек ты видел сегодня по дороге сюда? Можешь сказать, во что все они были одеты? А ведь твои глаза это видели! По сути, все, что когда-то слышали уши, видели глаза, ощущало тело, — все это, возможно, хранится во второй памяти. Похоже, ты недооцениваешь значительности собственного открытия.

Алонсо присвистнул.

— Да, ты права. Я как-то не подумал, что сила моей обычной, первой, памяти, на которую я никогда не жаловался, вовсе не распространяется на то, что осталось вне внимания. Действительно, скольких людей я вижу каждый день! Сколько деревьев! Домов! Ведь на большую часть всего этого я вообще не обращаю никакого внимания, просто проходя мимо. Но где-то в памяти могут храниться все эти впечатления! Если твое предположение верно, то мы нашли доступ к удивительному источнику знания.

Пока он говорил, у него возникла новая идея, и Алонсо на мгновение замолчал, чтобы обдумать ее.

— Консуэло, — прошептал он. — а если попробовать вспомнить все, что мы читали или пытались прочесть в нашей рукописи?

Хозяйка особняка недоумевающе нахмурилась. Затем лицо ее прояснилось.

— Вспомнить через вторую память?!

— Вот именно! — воскликнул Алонсо. — Возможно, так нам откроется нечто, что ускользает при чтении и при попытках расшифровки! — Загоревшись идеей, он уже жалел, что не может сразу заснуть, чтобы проверить ее.

Как жаль, что в опытах со снами приходится зависеть от прихотей тела.

— Кстати, — вспомнила вдруг Консуэло. — а ты пробовал влиять на сюжеты снов, используя древо исходов? Помнишь, мы говорили об этом?

— Должен признаться, что я ни разу об этом не вспомнил, — смутился Алонсо. — Когда во сне обретаешь осознанность, можешь просто пожелать чего угодно. Как-то странно думать о том, как мог бы развиваться этот сон, если бы я вылетел не в окно, а в трубу… Проще взять и вылететь.

— Вот тебе еще одно доказательство того, как много всего мы забываем! — победно изрекла Консуэло. — Даже такое чудо памяти, как Алонсо Гардель, не может вспомнить собственное решение. Ладно, давай вернемся к вопросу о второй памяти. Расскажи еще раз, как ты в нее проникаешь. Я правильно поняла, что ты воображаешь, будто смотришь через трубку на то, что тебя интересует?