и пикантности всей этой церемонии. Это щекотало мне нервы.
Спустя четверть часа я ввел эту провинциальную глупышку в мраморный холл своего дворца. Кессаклу дрыхнул за филодендроном. Ему бы следовало проконсультироваться у ларинголога, потому как он спал с разинутым ртом.
...Я прикрыл дверь своей комнаты.
— Чуточку виски, моя маленькая фея?
— Ох, нет! Это слишком крепко.
— Я вам помогу!
Она упала на канапе. Я устроился рядом с ней, предварительно наладив подходящее освещение, и положил опытную руку на плечо красотки.
— Александра, — прошептал я, — как вы объясните то смятение чувств, о котором я вам говорил?
— Говорите по-французски, — шепнула она.
— Но вы же не поймете, — удивился я.
— Это не важно, это чтобы слышать ваш язык.
Я улыбнулся ей и выдал чисто сан-антониевское:
— Язычок мой, малышка, я бы предпочел, чтобы ты не слушала его, а попробовала на вкус! У тебя чертовски соблазнительный рот, знаешь ли, и я бы хотел получить ордер на вселение, чтобы приютить в нем своего лучшего дружка!
— Чудесно, — промолвила она, — это как музыка.
— Кроме этого, я ничего не могу сыграть тебе, крошка! Ни «Волшебной флейты» Моцарта, ни увертюры из «Принцессы чардаша».
Она закрыла глаза. Я склонился над ней и провел ревизию ее рта. Все тридцать две штуки были на месте. Девушка буквально приклеилась ко мне и разделила поцелуй. Ну что ж, классический дебют, но, как сказал бы иной, надо входить либо здесь, либо через двери. Я развернул ее на канапе, блуждая рукой по ее телу. Прыжок через препятствие! Все идет отлично. Она сказала «нет», но по-гречески, а я не был расположен к пониманию.
Она любила. Она это говорила, она это стонала, она это кричала, утверждала, шептала, клялась, божилась, повторяла, объясняла, жаловалась.
Мы разъединились. Но вот она опять повисла на мне и заплакала у меня на груди.
— А мой жених? — рыдала она.
Каков конец, согласитесь?
— Твой жених рогат, моя нежная, — отвечал я.
Я бы очень хотел найти другое слово, чтобы обозначить то, что с ним произошло, но, честное слово, не нашел.
Тут раздался звонок телефона. Сорок две секунды назад он мог бы сломать нам кайф.
Я пошел снять трубку, думая, что это комиссар Келекимос хочет сообщить мне новости. Но это был дежурный из вестибюля.
— Мадемуазель внизу! — сказал он.
Катастрофа! Александра I прикатила раньше, чем предвиделось в моих планах. Что делать? Но вы еще не знаете всей изобретательности вашего Сан-Антонио, мои милые.
— Скажите, старина, — сказал я, — вас не интересует возможность заработать благодарность, огромную, как Акрополь? Тогда проводите эту мадемуазель в свободную комнату, уверив ее, что это моя, и скажите, что я сейчас приду.
— Хорошо, месье, — невозмутимей ответил служащий.
— Кто это? — пробормотала Александра II.
— Только что приехал мой шеф, я должен пойти отчитаться, — объяснил я, приводя себя в порядок с немыслимой быстротой.
— А я?
— Отдохни, мой цыпленок, эта кровать просто создана для отдыха.
Я провел гребенкой по волосам, смазал физиономию одеколоном (браво! «Балансьяга») и снова снял трубку, чтобы спросить у ночного дежурного, в какую комнату он отвел «вышеупомянутую особу».
— Номер 114!
— Спасибо!
Ах! Француженки, французы, какая ночь!
— А я думала, вы занимаете 69-ю комнату? — сказала мне очаровательная, торжествующая, ошеломляющая Александра I.
— Переместили, потому что в ванной тек кран.
Любопытно, я встретил ее в коридоре, направляющуюся к лифту. Что-то говорило мне, что дочь дипломата хотела смыться, пока я не пришел.
— Я не надеялся, что так рано, Александра.
— Я сослалась на мигрень. Я спешила вас увидеть...
— Спасибо за комплимент.
Она улыбнулась мне.
— У меня немного времени, вы знаете... Дедушка должен завтра взять меня в круиз на остров Церебос.
Что удивительно в этой глуши, так эти праздные задаваки, которые совершенно не желают скрывать своих похождений. Александра I, она-то уж не вспоминала ни о каком женихе. Она не говорила, что это неразумно, что ее добродетель скрежещет зубами или что у нее есть принципы.
Поэтому, пустив в ход все свои ресурсы и рецепты, я последовательно и с великолепным блеском исполнил бретонскую камнедробилку, чайник со свистком, а-пропади-все-пропадом, увлажнение сосков, енот-потаскун, игру в салки, баллистическую ракету и змею-удава. Она была довольна, посчитала, что я достоин похвального листа и почетной грамоты, и поцеловала меня.
— Ах! Эти французы, — пробормотала она, массируя свои глаза, обведенные темными кругами, — только они по-настоящему умеют заниматься любовью! Я бы чего-нибудь выпила, дорогой!
Я заказал шотландского виски и приготовил два стаканчика крепкого напитка.
— За наши любови, Александра!
Мы чокнулись, но уже не с таким удовольствием, как с предшественницей.
— У меня от наших амурных шалостей раскалывается череп. Сделай мне, пожалуйста, холодный компресс, дорогой.
Я захватил салфетку и положил ее в умывальник, пустив со всей силой холодную воду. Вот тут-то благодаря случайной игре зеркал я заметил необычный трюк... Александра I приподняла платье и сорвала со своей подвязки для чулок маленький матерчатый мешочек. Интересные у нее тайники, у этой пастушки. Содержимое мешочка молниеносно было вытряхнуто в мой бокал. Она встряхнула стакан, чтобы растворить свою микстуру, и засунула пустой мешочек к себе в бюстгальтер. У меня мелькнула мысль, мои девочки, что если бы мой ангел-хранитель не работал сверхурочно, я бы через несколько часов проснулся в морге!
Я выжал мокрую салфетку.
— Ну вот, моя прелесть, надеюсь ваша мигрень быстро пройдет.
Она приложила салфетку ко лбу и вытянулась на кровати.
— Ох! Конечно, любовь моя, — прошептала она.
Я взял свой стакан.
— Вам надо чуть-чуть выпить, — сказал я. — Виски лучше всего усыпляет головную боль.
— Чуть позже, — пробормотала она, закрывая глаза. — Но вы пейте!
Я предложил тост за нее и поднял стакан. Я видел, как ее левое веко немножко приподнялось. Она пристально следила за моими действиями и жестами.
— Интересно знать, что покажет анализ, — пробормотал я.
Она разом распахнула обе гляделки.
Я разглядывал стакан на свет лампы. Несколько крупинок белой пудры были еще видны в глубине
