Ему удобно, что убийство Глеба никак не связано с бизнесом. Ему удобно, чтобы все в его империи осталось по-прежнему. Люди приходят и уходят, империя вора в законе должна стоять вечно.
Вишневый джип выехал из ворот. Катя сидела на заднем сиденье, смотрела в тупой подбритый затылок молчаливого Митяя. Интересно, сколько трупов на его счету? Глеб рассказывал, что этот Митяй может покалечить и даже убить одним ударом. Он проходил специальную выучку. Он не человек, а настоящая машина, предназначенная для уголовных разборок. Пару раз он спас Луньку жизнь.
Катя вдруг вспомнила какие-то смутные слухи, обрывки разговоров о торговле оружием и наркотиками, о причастности обаятельного Лунька к нескольким нашумевшим заказным убийствам, о его чеченских связях и о многом другом.
Раньше она могла себе позволить не прислушиваться, не задумываться. А сейчас лучше отдать себе отчет, с кем предстоит иметь дело. И не питать иллюзий. Если уж быть честной перед собой до конца, то вовсе не исключен вариант, что Луньку по каким-то непонятным причинам показалось удобным избавиться от Глеба. Для вора в законе человек перестает существовать, когда выходит из-под контроля. А Глеб в последнее время стал много пить и болтать. Не продумал ли Лунек заранее эту дьявольскую хитрую комбинацию? Не потому ли с такой легкостью согласился с официальной версией, будто Глеба убила Ольга Гуськова?
Катя спросила себя: а не проще ли ей тоже согласиться с этим, жить дальше? И вообще – откуда взялось в ней упрямое убеждение, будто убийца – вовсе не эта женщина? Катя ведь никогда ее не видела, ничего о ней не знает. Ну хорошо, Луньку такая версия кажется удобной. А следствие? Милиция? Они заинтересованы найти настоящего убийцу или нет? Им-то какой резон арестовывать невиновного человека?
Открыв сумочку, она обнаружила, что кассет там нет. Ну разумеется, Лунек оставил их у себя. Она забыла о них, еще бы не забыть, когда он сказал о завещании! И что теперь? Просить Митяя вернуться, забрать кассеты? Отдай их мне, Валера, я все-таки хочу дать послушать следователю Чернову. И сама попытаюсь искать настоящего убийцу. Смешно, в самом деле!
Глава 27
Сегодня у Маргоши не было съемок.
Они с Константином Ивановичем проснулись поздно, Маргоша долго не вылезала из ванной. Они планировали обязательно встретиться с Катей, днем ли, вечером, неважно. Как только появится дома, сразу намеревались к ней поехать. Надо ведь наконец обсудить деловые вопросы. Дело не терпит. Глеб уже похоронен, а жизнь продолжается. Нельзя же страдать вечно. Сейчас дорог не то что каждый день – каждый час. Надо быстро расставить все точки над «i».
Но оба Катины телефона не отвечали. Константин Иванович уже дважды наговорил на автоответчик ласково-тревожный текст, мол, где ты, Катенька, детка, ходишь с утра? Мы так волнуемся, нам надо встретиться поскорей. Но никакого ответа.
Должна же она, наконец, появиться дома! Маргоша плескалась в ванной, чистила перышки. В двенадцать часов дня раздался звонок. Константин Иванович думал, это, наконец, Катя, даже стукнул Маргоше в дверь, мол, вылезай скорее, сейчас поедем. Но это был генерал Уфимцев. Он сообщил Константину Ивановичу, что по подозрению в убийстве его сына арестована Гуськова Ольга Николаевна.
– Ты, Костя, как в воду глядел, – вздохнул генерал, – мои ребята еле отбиваются от журналистов…
Константин Иванович пару раз видел эту странную, очень красивую женщину, очередную любовницу своего легкомысленного сына. Он знал, что Маргоша училась с ней в одном классе, что родители ее погибли в Афганистане.
В январе этого года, когда он вернулся из Лондона, Маргоша сообщила ему о новом увлечении Глеба.
– Мне жутко неловко, – призналась она, – получилось, что я вроде как сводница…
Она рассказала про старый Новый год, про свою несчастную подружку, красавицу сироту, переболевшую тяжелым гриппом.
– Он прямо голову потерял, – говорила она о Глебе, – сначала разозлился ужасно, не ждал меня увидеть на даче, а потом взглянул на Олю – и забыл обо всем. Даже на меня сердиться перестал. Ужасно неудобно перед Катей.
– Не переживай, – успокаивал ее Константин Иванович, – при чем здесь ты? Не эта Оля – так другая какая-нибудь. Ты же знаешь моего сына. А вот то, что он был недоволен твоим приездом и даже не счел нужным это скрыть, с его стороны настоящее хамство. Обязательно с ним поговорю. В конце концов, это моя дача, и ты, моя жена, имеешь право приезжать туда, когда пожелаешь.
Потом произошел неприятный разговор с Глебом. Сейчас вспоминать не хочется. Глеб с самого начала относился к Маргоше как к какой-то захватчице, подозревал ее Бог знает в чем и таким образом постоянно обижал Константина Ивановича. Не мог простить развода и новой женитьбы, жалел мать. Все уже давно простили, приняли Маргошу, привыкли к ней, даже Надя ни словом не попрекнула. Но Глеб продолжал дуться, все не исчезала в нем какая-то враждебность, напряженность… Да, сейчас, когда его нет, лучше не вспоминать о плохом.
А Маргошенька, бедненькая, так тяжело это переживала, так хотела наладить с ним нормальные родственные отношения.
– Я могу его понять, – говорила она со вздохом, – но я же не виновата, что люблю тебя. Знаешь, мне иногда становится страшно. Вот будет у нас с тобой ребенок, и Глеб начнет ревновать еще больше.
– Пусть только попробует! – жестко заявлял Константин Иванович и тут же добавлял мягко, чуть игриво: – А кстати, когда у нас с тобой будет ребенок?
– Вот отснимусь еще в паре-тройке боевиков, и тогда… – улыбалась Маргоша, – мне самой хочется, но я себя знаю. Как только забеременею, на все плюну, перестану сниматься, растолстею. Стану банальной сумасшедшей мамашей. А потом еще нарожаю тебе целую кучу детей, сам не рад будешь, что со мной связался, разлюбишь меня, чего доброго.
– Как тебе не стыдно, малыш, – качал головой Константин Иванович, – что ты такое говоришь…
Он гладил, перебирал блестящие рыжие пряди, глядел в ясные зеленые глаза, и комок подступал к горлу от любви и счастья…
Маргоша вышла из ванной и, когда узнала, кто арестован за убийство, прямо затряслась в истерике, даже задыхаться стала. В первый момент Константин Иванович растерялся, перепугался, это напоминало приступ астмы. Но он знал точно, что у его жены никакой астмы нет. Просто слезы, истерика.
Маргоша горько плакала, по-детски шмыгая носом. Константин Иванович был в растерянности, он никак не мог ее успокоить.
– Это я виновата, я их познакомила, привезла ее на дачу… Ну разве я могла представить? Костенька, миленький…
Константин Иванович впервые видел свою жену в таком состоянии. Он сам готов был заплакать, понимая, что бедная девочка мучается из-за того, в чем совершенно не виновата. Какой она все-таки тонкий, глубокий человечек, у нее обостренное чувство вины.
– Ну все, малыш, все. – Он поднялся с дивана.
Она испуганно вцепилась в его руку.
– Ты куда?
– Водички тебе принести.
Она отпустила руку, горько всхлипнула:
– Спасибо, Костенька. Ты прости меня.
– За что, малыш?
– За истерику…
– Ну что ты, девочка, такое говоришь? – Он растроганно улыбнулся. – Тебе воды или соку? А может, чайку поставить?
– Просто воды, минералки холодненькой.
Он вернулся со стаканом. Маргоша уже не так сильно плакала. В глазах еще стояли слезы, но не было этих ужасных, судорожных всхлипов, от которых сердце переворачивалось. Она сидела на диване в
