– Да не бегите вы. – Она едва заметно поморщилась. – Не суетитесь. С каким именно оператором?
– Со Смальцевым. А что?
– А в воскресенье вы с кем были?
– С Корнеевым.
– Вы хотите взять у меня интервью?
– Да, разумеется.
– Тогда вызывайте того оператора, с которым были здесь в воскресенье.
– Но почему?
– Меня не устраивает, как работает Смальцев. Я видела несколько репортажей. Он не умеет снимать. Если вы хотите, чтобы я ответила на ваши вопросы перед камерой, вызывайте Корнеева.
– Но я не знаю… это так неожиданно. Смальцев уже здесь, ждет в машине, камера готова, а Корнеев может быть занят, – стал лепетать Артем, уже заранее понимая, что теперь уж достанет Игоря хоть из-под земли.
– Не волнуйтесь, – успокоила его Орлова, – я не передумаю ни через час, ни к вечеру. Если Корнеев занят, вы можете подъехать позже. Мой телефон у вас есть, я буду дома.
Она развернулась и пошла к подъезду. Несколько секунд Артем тупо глядел ей вслед, потом вытащил из кармана куртки сотовый телефон и стал названивать Корнееву – сначала домой, потом на пейджер.
Родственники не заставили себя долго ждать. Оба, и Константин Иванович, и Маргоша, лучезарно улыбались и торжественно вручили Кате букет белых гвоздик, коробку дорогого французского печенья и бутылку сухого мартини.
– Ты знаешь, нашли убийцу, – сказала Маргоша, чмокнув Катю в щеку.
– Да, – кивнула Катя, – уже знаю.
– А когда же ты успела?.. – удивилась Маргоша. – Нам об этом сообщили только сегодня.
– Я знала уже в понедельник.
– В понедельник? – вмешался Константин Иванович. – На похоронах? Почему же ты ничего нам не сказала?
– Меня просили не говорить. – Катя отправилась в кухню, они за ней следом. – Вам чай или кофе? – спросила она, наливая воду в чайник.
– Кофе, – ответила за двоих Маргоша. – Слушай, а кто же тебя просил не говорить?
– Не важно. – Катя достала электрическую кофемолку, насыпала зерна.
– Ты сейчас будешь здесь гудеть. Я этот звук терпеть не могу, – рассеянно произнес Константин Иванович и ушел в гостиную.
Маргоша придвинулась к Кате совсем близко, чтобы не перекрикивать гул кофемолки.
– Видишь, значит, теперь и со звонками все ясно, и с теми щепками в подушке, – сказала она, – с самого начала можно было догадаться, что Ольга слегка того. – Маргоша выразительно закатила глаза и покрутила пальцем у виска. – А теперь я себя так ужасно чувствую… ты ведь знаешь, мы с ней в одном классе учились. Но я, честное слово, не могла себе представить…
– Маргоша, перестань. При чем здесь ты? Да, я все забываю тебя спросить, ты была знакома со Светой Петровой?
Катя прекрасно помнила, что уже спрашивала об этом. И сейчас очень внимательно следила за Маргошиным лицом. Та опустила глаза, поправила волосы и тихо сказала:
– А почему – была? Я и сейчас с ней знакома. У меня есть идиотская привычка жалеть и опекать несчастненьких. А у несчастненьких есть привычка садиться на шею. Со Светкой – именно такой случай.
– Ее убили, – тихо сказала Катя, выключая кофемолку и продолжая наблюдать за Маргошиным лицом.
– Светку? Ужас какой… Как? Когда?! – Реакция была вполне адекватной, зеленые глаза расширились от испуга и удивления.
– В субботу поздно вечером Свету задушили удавкой на пустыре в Конькове. Милиция считает, это было ограбление. Ты позвони ее маме, Элле Анатольевне. Она очень тепло о тебе говорила. Ей худо сейчас, позвони. Опекать несчастненьких – не такая уж идиотская привычка. И не все они садятся на шею.
– Погоди, а ты откуда это знаешь, так подробно, про Светку?
– Элла Анатольевна была на поминках, жаловалась, что Света пропала. Во вторник я позвонила узнать, как дела. Ну и пришлось приехать, потом мы вместе пошли в милицию.
– Зачем? Они вообще тебе кто?
– Не важно. Друзья детства.
– Обе? – Маргоша нервно усмехнулась.
– Да, обе. Элла Анатольевна стригла мою маму. Света приходила на все дни рождения, праздники. Я обеих помню со своих пяти лет. А ты, вероятно, познакомилась со Светой, когда училась в «Щепке»? Она ведь работала гримером в Малом театре. Удивительно тесен мир…
– Да, удивительно, – вздохнула Маргоша, – я знала, Светка плохо кончит. Она торговала на вещевом рынке, общалась со всякой швалью… Где у тебя кофейные чашки? А, вот, нашла.
– Девочки, вы скоро там? – послышался голос Константина Ивановича из гостиной.
– Да, Костенька, сейчас, – отозвалась Маргоша, – давай я все отнесу, а ты следи за кофе. – Она поставила на поднос чашки, вазочку с печеньем и удалилась.
– Видишь ли, детка, – начал Калашников, когда они уселись вокруг журнального столика в гостиной и Катя принесла кофе, – поскольку я знаю тебя с пеленок, мы будем говорить прямо и называть вещи своими именами. Ты человек непрактичный. Ты талантливая танцовщица, чудесная, умная девочка, но во всем, что касается таких приземленных материй, как бизнес, деньги, ты полный профан. Тот неимоверный груз, который свалился на тебя в связи с нашим общим горем, тебе, детка, не по плечу. Я имею в виду казино, то есть те пятнадцать процентов из контрольного пакета акций, которые ты наследуешь по закону.
Катя слушала молча, не перебивая. Маргошу, казалось, совершенно не интересовал разговор. Она встала, со скучающим видом подошла к книжным полкам, провела пальчиком по корешкам, потом присела на корточки и стала просматривать коробки с видеокассетами, которые стояли в самом низу, в несколько рядов.
– Так вот, – продолжал Константин Иванович, отхлебывая кофе мелкими глотками, – пятнадцать процентов – это и много, и мало. Много в смысле ответственности и головной боли, мало в смысле дохода. Доход казино – вещь непостоянная. Денег, которые тебе даст долевое участие в прибыли, едва ли хватит на то, чтобы содержать театр. Театр классического балета – удовольствие не из дешевых. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Катя молча кивнула.
– При прежнем соотношении сил казино имело конкретного хозяина. А теперь, если пятнадцать процентов из шестидесяти, принадлежавших Глебу, окажутся у тебя, то получится ерунда. Доход упадет. Некому будет взять дело в свои руки. Я слишком занят, чтобы взвалить на себя все. Я готов это сделать, но только в том случае, если мне и принадлежать будет – все. Не хочу утомлять тебя подробностями, перейду к главному. Надежда Петровна свои двадцать процентов отдает мне. Будет разумно с твоей стороны поступить так же. А если уж я возьму на себя казино, то за театр ты можешь не волноваться. Я ведь не какой-нибудь тупица «новый русский», я тоже, на минуточку, артист и понимаю, что такое театр. И если мы с тобой договоримся, я сделаю все от меня зависящее, чтобы ты и твои ребята не остались на улице. Ну, что ты молчишь, детка? О чем ты думаешь?
– Константин Иванович, а почему вы говорите о моих пятнадцати процентах? – спросила Катя со спокойной улыбкой. – Глебу принадлежало шестьдесят. Я, конечно, человек непрактичный, однако знаю, что шестьдесят на три будет двадцать.
– Потому, деточка, – стал терпеливо объяснять Калашников, – что при разделе имеется в виду все имущество, выраженное в денежных единицах. То есть речь идет еще и о квартире, доме на Крите, двух машинах, гараже, банковских вкладах. А это на сегодняшний день как раз и составляет в денежном выражении те пять процентов, которые автоматически вычитаются из твоей доли в контрольном пакете акций. Иными словами, ты, конечно, можешь претендовать на двадцать, но в таком случае нам придется
