– Да, конечно. Пойдемте в комнату. Или лучше на кухню. В комнате нельзя курить. Вы чаю хотите?
Они прошли в чистенькую, уютную кухню, майор отказался от чая, но Жанна все равно поставила чайник, принялась доставать какие-то вазочки с вареньем, печеньем, конфетами.
– Давайте сначала поговорим, – попросил майор.
– Да, конечно. – Она уселась за стол.
Но спокойно и по порядку она рассказывать не могла. Слишком захлестывали эмоции.
– Катя заметила, что бомжиха ненастоящая. Она так и сказала: бомжиха была театральная… Потом еще лифчик в кармане халата… об этом она вообще запретила говорить. Нет, ну вы понимаете, я ведь точно помню, в ту ночь постирала оба халата. Я, когда закладываю в машину, обязательно проверяю карманы. Он ведь оказался там уже после убийства. Вы представляете? А Катя просто выкинула в ведро. Взяла двумя пальчиками, выкинула, а потом руки пошла мыть. Я говорю: ты что делаешь? А она так усмехается и спрашивает: это тоже, мол, следователю предъявить в качестве улики?
– Одну минуту, Жанна Яковлевна, я не понял, какой лифчик?
– Чужой! Эта женщина бывала в доме и ненавидит Катю. Ну ладно, в августе Катя была на гастролях, и Глеб приводил свою бабу. А потом, после убийства? Откуда взялся ее лифчик в кармане его халата, спрашивается?
Кузьменко вспомнил, как Иветта Тихоновна Гуськова жаловалась на рассеянность внучки и сообщила ему интимную подробность про потерянный лифчик. Ольга перерыла весь дом. А предмет ее туалета, оказывается, был в кармане халата Глеба Калашникова. Все эти пикантные подробности вполне объяснимы, однако говорливая Жанна права: каким образом сей предмет попал в чужой дом, в чужой карман уже потом, после убийства?
– Она точно хотела Катиной смерти, и я совершенно не удивлюсь, если окажется, что именно она стреляла, но не в Глеба, а в Катю. – У Жанны был очень высокий голос, она тараторила так быстро, что у Кузьменко звенело в ушах.
– Подождите, а почему Екатерина Филипповна решила, будто бомжиха «театральная»? Она как-то объяснила свою догадку? – спросил он, закуривая.
– Очень правильно объяснила. Она сказала, что настоящая уличная попрошайка не отказалась бы от денег. И еще – от нее не воняло, от той бомжихи. Ну, понимаете, она выглядела так, словно только что вылезла из помойки, совершенно пьяная к тому же. Но при этом не было вони. И перегаром не пахло. Я тоже заметила. Но знаете, я все не дойду до главного! Теперь ведь точно известно, кто звонил. Ее зовут Светлана Петрова. Катя сначала догадалась, вычислила, но не была уверена. А потом ее мама пришла на поминки… Я, кстати, не знаю, появилась она или нет, эта Светлана. Она пропала в субботу. Катя даже ездила в воскресенье ее искать. Она на рынке «Динамо» торгует. И представляете, она стала Катю шантажировать, сказала, что, мол, звонила по чьей-то просьбе и за три тысячи долларов готова сообщить – кто именно попросил. Назначила встречу и не пришла. Но она, Света Петрова, никогда не была любовницей Глеба, у него был роман с другой женщиной, ее звали Ольга, она училась в одном классе с Маргошей, с Маргаритой Крестовской. А последний разговор, там, где эта хулиганка начала свой шантаж, Катя догадалась записать на пленку. Вы знаете, я так беспокоюсь за нее. Не потому, что мне нравится у нее работать и она мне хорошо платит, хотя и поэтому тоже. Просто у нас с ней уже давно родственные отношения, она мне как сестра…
Просидев у Гриневич еще полчаса, услышав все подробности про спившуюся парикмахершу Эллу Анатольевну Петрову и ее дочь Светлану, выпив чаю с вишневым вареньем, майор отправился в управление. А еще через полчаса он узнал, что Петрова Светлана Геннадьевна, 1965 года рождения, была найдена убитой на пустыре в Конькове.
Артем Сиволап явился через пятнадцать минут после того, как разгневанные родственники покинули квартиру.
– Вы привезли оператора Корнеева? – спросила Катя в трубку домофона.
– Да, конечно. Корнеев со мной.
Катя нажала кнопку, они поднялись в квартиру.
– Артем, – обратилась она к Сиволапу, – у меня к вам просьба. Пожалуйста, подождите минут десять. Мне надо поговорить… – Она вопросительно взглянула на оператора.
– Игорь, – представился тот.
– Мне надо поговорить с Игорем наедине. А потом я отвечу на все ваши вопросы.
Сиволап был удивлен, обиженно фыркнул, но согласился подождать в другой комнате.
– Ваш коллега – человек непредсказуемый, он зарабатывает деньги на скандалах и может переврать любые мои слова, – начала Катя, когда они остались вдвоем с оператором, – поэтому я решила поговорить с вами. Когда вы были здесь в воскресенье, вы снимали бомжа Бориску. Я знаю, что он мог видеть убийцу моего мужа, но побеседовать с ним не успела. Он умер, отравился метиловым спиртом. Как-то очень уж вовремя умер…
Игорь уже знал о смерти бомжа. Конечно, дело обычное, и все-таки действительно странно…
– Нет, – покачал он головой, – бомж не рассказал нам ничего. Он только начал, но слишком долго раскачивался, утопал в ненужных подробностях, требовал деньги вперед. А тут еще кончилась кассета, сел аккумулятор. В общем, не получилось.
– Странное ощущение, – сказала она задумчиво, – все постоянно ускользает из рук. Ничего не получается, ни у меня, ни у других.
– Но ведь уже арестовали ту женщину, вроде бы все ясно, – пожал плечами Игорь.
– Я сомневаюсь, что убила она, – быстро произнесла Катя.
– Вы сомневаетесь? – удивился Игорь. – Но все доказано, я, конечно, не настолько в курсе этого дела, но слышал, у следствия никаких сомнений.
– А у меня есть сомнения.
– Это странно, – пожал плечами Корнеев, – знаете, Екатерина Филипповна, я могу рассказать вам кое- что. Думаю, вам это будет интересно. Моя мама работает медсестрой в Институте Ганнушкина. Именно туда попала бабушка Ольги Гуськовой, когда ее арестовали. Вы, вероятно, знаете, там главная улика – пистолет. Так вот, старушка вспомнила, что накануне к ним в дом приходил молодой человек, который мог взять пистолет. Я связался со знакомым из пресс-центра МВД, оперативник уже поговорил со старушкой. Не знаю, что это даст, у бабушки старческий маразм, она вовсе не свидетель, и все-таки…
– Значит, молодой человек, – задумчиво произнесла Катя, – а можно подробней?
– Попробую, – кивнул Игорь, – только не получился бы у нас испорченный телефон. Моя мама изложила мне то, что ей рассказала старушка, теперь я буду пересказывать вам. Наверняка оперативник получил более точную информацию, он говорил непосредственно с бабушкой.
– Ну, со мной-то он вряд ли станет делиться этой точной информацией, – улыбнулась Катя, – он ведь уверен, это не мое дело. Возможно, он прав. Однако вы все-таки расскажите.
Игорь рассказал все, что помнил – про пистолет офицера-пограничника, погибшего в Афганистане, про черную кожаную кепку и про гуманитарную помощь. Он еще раз убедился, как все это странно и не похоже на правду. Нет, старушка вряд ли врала, а вот молодой человек какой-то был ненастоящий.
– Однако он должен был заранее знать, что в доме есть пистолет и где именно он лежит, – заметила Катя.
На пороге возник Сиволап, который явно потерял терпение.
– Ну мы работаем или как? – обратился он к Корнееву.
– Какие вопросы вы хотели мне задать, Артем? – мягко улыбнулась Катя.
– Так давайте уж сразу перед камерой! – засуетился Сиволап.
– Хорошо, – со странной легкостью согласилась она, – давайте перед камерой.
Самым светлым местом в квартире была комната для занятий балетом.
– Вот, отлично! На фоне балетного станка! – обрадовался Артем. – Екатерина Филипповна, наша программа выражает вам свое искреннее соболезнование, – затараторил он, когда Игорь включил камеру. – Что вы думаете по поводу убийства вашего мужа?
– Соболезнования вашей программы мне совершенно не нужны, – сказала Катя, глядя в камеру с улыбкой, – я терпеть не могу вашу программу, считаю ее хамской и глубоко безнравственной. А по поводу убийства моего мужа я ничего не думаю. Для меня это большое горе.
