– Насколько неожиданной для вас стала новость о том, что вашего мужа убила его любовница? – продолжил Сиволап, ничуть не смутившись.
– А разве у моего мужа была любовница? – Катя удивленно вскинула брови. – Очень интересно. Наверное, вы лучше меня знаете подробности? Это ведь ваша работа – рыться в чужом грязном белье.
Довольно скоро стало ясно, что в эфир это пускать нельзя. Орлова откровенно издевалась над корреспондентом. Такого с Сиволапом еще не было. От него убегали, на него орали, и даже били, и даже подавали в суд. Но чтобы человек согласился дать интервью, а потом перед камерой с любезной улыбкой говорил гадости в адрес программы и Артема лично – такого еще не случалось.
В районном отделении в Конькове майору с Петровки с чистой душой передали все документы по трупу, обнаруженному на пустыре.
«Вряд ли она сама пошла бы ночью на пустырь. Зачем ей? – думал Кузьменко, просматривая протоколы и заключения экспертов, составленные, мягко говоря, халтурно. – Зачем молодой женщине идти ночью на заброшенный пустырь? Однако ее туда могли привезти на машине. Живую или уже мертвую. Человек на машине вряд ли позарился бы на те дешевые украшения и мелкие деньги, которые были при убитой. Конечно, у нее могли быть и большие деньги. Предположим, доллары. Она попросила у матери десять тысяч на всякий случай, чтобы не менять доллары. Но и тогда вряд ли человек, убивший ее ради большой суммы, прихватил бы дешевые сережки и десять тысяч. Шальной алкаш, наркоман, утащил бы все – пачку сигарет „Магна“, в которой осталось четыре штуки, одноразовую зажигалку. Разве что на бумажку от шоколадки не позарился бы. Но, вероятно, он просто взял бы всю сумку. Что-то здесь не то…»
Иван нашел наконец определение тому смутному, неприятному чувству, которое не покидало его все эти дни: инсценировка.
В тот же день Кузьменко отправился к матери убитой. Элла Анатольевна повторила ему почти дословно все, что уже рассказывала Кате и Паше.
– Элла Анатольевна, не могли бы вспомнить, где именно Светлана назначила встречу? – спросил майор.
Петрова долго молчала, напряженно наморщила лоб и наконец произнесла:
– В десять у хозяйственного. Здесь у нас хозяйственный магазин недалеко, в двух кварталах.
Разумеется, тогда, в субботу, в десять вечера хозяйственный был закрыт. Однако рядом находился коммерческий ларек, который работал круглые сутки. Вечером кусок тротуара перед магазином был освещен достаточно ярко. Район окраинный, метро далеко, никаких ночных баров поблизости нет, то есть народу, вероятно, в тот вечер было мало. В ларьке сидела девушка, которая работала в ночь с субботы на воскресенье.
– Ну как я могу вспомнить? – пожала она плечами. – Я бы с удовольствием, но это ж не вчера было. Знаете, сколько людей перед глазами мелькает?
– Эта женщина покупала у вас шоколадку «Баунти»! – выпалил наугад Кузьменко.
– Высокая, говорите? Полная? В пушистом белом свитере и джинсовой жилетке? Дайте-ка еще взглянуть. – Она взяла фотографию Светланы, разглядывала ее долго, внимательно, наконец произнесла: – Правильно. Эта женщина покупала у меня в субботу, около десяти, шоколадку «Баунти». И мы с ней поцапались. Она нахамила мне, поэтому я запомнила. Она что, преступница?
– Нет, – покачал головой Кузьменко, – она жертва. Ее убили той ночью на пустыре, поэтому очень важно, чтобы вы вспомнили, в какую она села машину.
– Ну, дела… – присвистнула ларечница, – да, точно. Она села в машину. Номер я, конечно, не разглядела, но тачка была черная. Скорее всего, «жигуль», но, может, и какая-нибудь иномарка, знаете, не из крутых, «Опель», «Фольксваген». Я особенно-то не разглядывала. Но заметила, что за рулем парень молодой, в кожаной кепке, козырьком назад. Подробней я вам его описать не смогу. Все-таки темно было.
– Но вы уверены, что за рулем сидел мужчина?
– Ну, не знаю, вроде парень, – пожала плечами ларечница, – я заметила мужскую кепку, а лица не видела.
Останавливая машину возле дома на Мещанской, Баринов усмехнулся про себя и подумал, что никогда, ни разу еще не полагался на чьи-то бескорыстные добрые чувства. Не было необходимости, к счастью. А главное – разве нормальный, разумный человек может полагаться на такую зыбкую ненадежную субстанцию, как добрые чувства?
Однако сейчас нет другого выхода. Ни припугнуть Катю Орлову, ни заинтересовать ее какой-либо практической выгодой он не может. Нет у него против нее оружия. Захочет она помочь – просто так, по доброте душевной – поможет. Не захочет – пошлет его подальше.
Он прокручивал в голове несколько вариантов начала разговора, но какие могут быть варианты, когда выступаешь в двусмысленной роли просителя?
Катя встретила его со своей обычной приветливой холодностью.
– У меня сегодня был тяжелый день, поэтому давай сразу по делу, – попросила она, усаживаясь напротив него в кресло.
– Ну, у тебя вообще сейчас тяжелое время, я понимаю. Стать вдовой в твоем возрасте… Как идет расследование? Тебя держат в курсе?
– А почему тебя это интересует?
– Видишь ли, у меня недавно состоялся неприятный разговор с Валерой. Это, конечно, полный бред, но я вошел в число подозреваемых. Не для официального следствия, конечно, только для Валеры. Но, думаю, не надо объяснять, насколько это неприятно.
– Ты? – удивилась Катя.
– Да, представь себе. Причем ужас в том, что я совершенно не понимаю, откуда ветер дует. Только ты можешь помочь мне разобраться. Я не сплю совсем, нет ничего гаже неизвестности. Попытайся вспомнить, твой муж мог что-то против меня иметь? Мог он пожаловаться на меня Луньку?
– Егор, что за детский сад? – поморщилась Катя. – Пожаловаться! Еще скажи: наябедничать. Как Валера обосновал свои подозрения?
– Очень невнятно. Он говорил что-то про девочек, помянул наш с тобой давний роман.
– Про девочек? – насторожилась Катя. – Насколько мне известно, у тебя довольно долго была одна девочка, массажистка Света Петрова.
– Откуда ты знаешь? – он судорожно сглотнул.
– Не важно. Мир тесен. Не хочу утомлять тебя долгими объяснениями, но между фактом твоей долгой нежной дружбы с массажисткой Светой Петровой и убийством моего мужа есть безусловная связь. Кроме меня, ее пока никто не замечает. Но Валера, возможно, тоже что-то нащупал. Иначе он не стал бы тебя подозревать. Так что давай, Егор, вспоминай.
Катя могла бы сказать ему: «Успокойся, убийца найден, кандидатура несчастной Ольги Гуськовой вполне устраивает всех, в том числе и Валеру Лунька. Вряд ли он все еще тебя подозревает». Однако она не стала этого делать. Пусть он сначала все выложит про Свету Петрову, а там видно будет.
– Я даже не знаю, с чего начать. – Он был сильно смущен, и Кате даже стало жаль его. – Ума не приложу, при чем здесь Света?
– И все-таки придется подумать. Ты не стесняйся, Егор, в смысле ревности меня это никак не заденет. И подвохов с моей стороны не жди. Я не Лунек, мне на тебя компромат не нужен. Давай называть вещи своими именами. Я хочу узнать, кто убил или заказал моего мужа. Ты хочешь выяснить, какие основания есть у Валеры подозревать в этом тебя. Наши интересы отчасти совпадают. Давай думать вместе.
– А ты изменилась, – произнес он глухо, – ты была нежней, романтичней…
– Ну, что делать? Годы. Давай не будем отвлекаться. Попытайся вспомнить как можно подробней, на чем Валера основывал свои обвинения, на что намекал.
– Ну, я сказал уже, девочки, наш с тобой роман…
– Нет, роман оставим в покое. Девочки. Что еще?
– Кино. Тема кино возникла дважды. Один раз вполне конкретно, и он тут же проверил, при мне. Понимаешь, Глеб обратился ко мне с просьбой пробить безналоговый статус для «Ассоциации свободного кино». Я не мог этого сделать. Однако позже так получилось, что я это сделал, уже не по просьбе твоего мужа, а по другим причинам. И вот Валера вообразил, будто Глеб чем-то мог меня шантажнуть. Потом,
