прошлогодней квашеной капусты, закурил и долго сидел на трехногой табуретке, тупо глядя перед собой опухшими, красными глазами и пытаясь сообразить, болит у него голова или уже не болит.
– Чаю выпьешь, что ли?
Сашина верная подруга Анжела, маленькая, востроносая, с всклокоченными черно-белыми волосами, стояла на пороге кухни.
– Чаю хорошо бы, – задумчиво произнес Саша, – и это, пожрать чего-нибудь.
– Чтоб пожрать, надо заработать, – резонно заметила Анжела, прошлепала в стоптанных тапках к раковине и стала мыть посуду.
Жизнь Саши состояла из черных и белых полос, которые сменяли друг друга со странным, почти мистическим постоянством и напоминали лунные циклы. За светлым и ярким периодом запоя, когда море по колено, хочется петь душевные песни и со всеми дружить, следовал мрачный период трезвости. Саша становился злым и жадным. Ему хотелось денег, как можно больше и скорей.
Если в тяжелые дни трезвости Саше удавалось раздобыть много денег, подруга Анжела не портила ему последующих светлых дней запоя.
Анжела работала медсестрой в районном психдиспансере. Они с Сашей познакомились пять лет назад. В учетной карточке голубоглазого светловолосого красавца стоял противный диагноз: «олигофрения в стадии дебильности». Много лет Сергеев добивался от врачей, чтобы диагноз сняли.
Единственной Сашиной страстью были автомобили. Он знал про них все, мог обнаружить и устранить любую поломку с закрытыми глазами, был отличным водителем, но водительских прав получить не мог из-за своего диагноза.
У медсестры Анжелы тоже была страсть.
Когда-то в ранней молодости она вышла замуж за тихого, милого инженера, которого очень любила. Инженер ее тоже любил, и все бы сложилось хорошо, если бы не свирепый нрав свекрови, которая поклялась сжить со свету ни в чем не повинную невестку. Взаимная ненависть двух в общем-то незлых и неглупых женщин раздувалась с каждым днем все больше, заполняла пространство маленькой двухкомнатной квартиры, не давала дышать тихому инженеру. Он любил обеих, ничего не мог поделать и умер от инфаркта в тридцать лет.
Обе, мать и жена, знали, что у него слабое сердце, и обе потом еще несколько месяцев пытались добить друг друга взаимными обвинениями: это ты его довела.
С тех пор страстью Анжелы стал поиск сироты. Круглого сироты, чтобы ни матери, ни отца, никаких тетей и дядей. Задача оказалась нелегкой. Если попадались круглые сироты мужского пола, то что-то обязательно было не так. Либо возраст не подходил, либо внешность и характер. Иногда отпугивало слишком уж безоглядное пьянство, иногда чересчур уголовная биография. Бывало, что все подходило, однако в последний момент появлялась жена сироты и уводила его за руку от Анжелы.
Приглядевшись к красивому одинокому автомеханику Саше Сергееву, который посещал психдиспансер исключительно с одной целью – снять диагноз, прочитав внимательно его учетную карту, Анжела поняла: это то, что ей нужно.
Саша оказался сиротой с рождения, мать умерла во время родов. Больше никаких родственников не было. Жены и детей тоже не было. Что касается диагноза, то Анжела, проработавшая к этому времени в психдиспансере восемь лет, поняла: его вполне можно снять. Но просто так этого никто не сделает.
Саша совал врачам взятки неправильно, бестолково. Он не знал как и кому, а главное, сколько. Анжела знала. Диагноз был снят. Саша получил водительские права. Они с Анжелой стали жить вместе.
Несмотря на продолжительные счастливые запои, водка все-таки не была главным делом Сашиной жизни. Она оставалась для него чем-то вроде хобби. А самым главным, заветным, трепетно-любимым делом были для него машины. Серебристый «Форд», матово сверкающий, летящий, как птица, над ухабами и грязью подмосковных дорог, стал для Саши хрустальной мечтой. «Форд», собственный, родной, снился ему ночами и не давал спиваться окончательно.
У Саши был «жигуль», ладненькая, чистенькая, выхоленная «шестерочка». А «Форд» только снился. Он знал, что никогда столько денег сразу не сумеет заработать.
– Воруй, – говорила Анжела, – не будь дураком. Все, кто ездит в «Фордах», воруют.
Саша рад бы воровать, но как-то не получалось. Во-первых, было страшно. Во-вторых, хотелось рискнуть сразу по-крупному, чтоб не обидно, если попадешь. От грустных размышлений Саша уходил в запой. А потом из него выходил, с отвращением говорил себе, что это в последний раз. У запойных алкоголиков не бывает «Фордов». Чтобы успешно, по-крупному воровать, надо иметь трезвую, ясную голову. А если пьешь, то остается только работать. Платят на станции техобслуживания, конечно, неплохо. Однако в наше время настоящие, серьезные деньги за работу не получает никто.
В трезвые дни Саша прислушивался к разговорам своих клиентов, среди которых попадались владельцы и «Фордов», и «Мерседесов», и других хороших машин. Из этих разговоров Саша понимал: чем круче у человека тачка, тем меньше он работает в прямом и общепринятом смысле этого слова. Эта странная закономерность жгла ему сердце и заставляла уходить в очередной запой. Он тоже хотел, как они, получать свои деньги не за работу, а брать сколько нужно. Но они его в свой круг не приглашали, в одиночку он даже не знал, с чего следует начинать красивую «иномарочную» жизнь. А общество мытищинских братков- блатарей его не устраивало. Блатари пили еще крепче, чем он, жили грязно, рисково, а главное, страшно мало. В общем, мыслей в голове у Саши было много, но толку от них никакого.
И вот однажды появился в его квартире в Мытищах старый друг еще с детских, интернатских времен Колька Козлов, Сквозняк. Саша был привязан к нему всей душой. С годами детская преданность не остыла. Он страшно обрадовался Кольке, не знал, куда посадить и чем угостить.
Сквозняк не пил, не курил. О себе ничего не рассказывал, но Саша почуял: внутренней силы в Коле Козлове не убавилось с годами. Наоборот, Коля стал таким крутым, что даже жутковато. Нет, часов «Ролекс», перстней с бриллиантами, золотых цепей и малинового пиджака на нем не было.. В Мытищи он прикатил на «Ниве», добротной, но скромной.
– Про кого из наших что знаешь? – спросил Сквозняк.
– Кто в психушке гниет, кто сгнил уже, – пожал плечами Саша, – не знаю и знать не хочу. У меня своя жизнь.
– Про Толяна Чувилева ничего не слышал? – спросил Коля.
– Толька в ПТУ пошел, на слесаря, после восьмого класса. С тех пор не виделись.
– Понятно, – кивнул Сквозняк.
– А ты? – спросил Саша. – Ты как сам-то?
– Нормально.
– Слыхал я кое-что про Сквозняка, однако думал, не ты это…
– А что слыхал? От кого? – спросил Коля равнодушно.
– От клиентов своих, у меня есть серьезные клиенты, иногда кое-какие разговоры мелькают. Вот как-то и говорили, что, мол, есть такой Сквозняк. Совсем «отмороженный», совсем… Очень уважительно говорили. Но я думал, не ты. Просто кликуха совпала.
– А теперь что думаешь? – тихо спросил Коля.
– Теперь вижу – ты. Точно ты.
Анжела давно ушла спать, уже светало. Они все сидели вдвоем на маленькой кухне. Саша пил водку, Коля – апельсиновый сок с минералкой.
– Возьми меня в дело, – попросил Саша, – я «Форд» хочу, серебристый, последнюю модель. Рекламу видел по ящику? Вот, я такой хочу…
– Возьму, но не сейчас. Сиди тихо, пей меньше, не высовывайся, не светись перед ментовкой, на мелочевке не срывайся, и будет тебе «Форд». Потерпи.
Коля переночевал у них тогда, уехал утром. Саша стоял на балконе и глядел вслед синей «Ниве». Ему почудилось, что сверкнуло вдали, за бледным мытищинским горизонтом, серебристое крыло сказочного, легкого, как ласточка, «Форда»…
Прошел год, потом два. Коля Сквозняк иногда появлялся, ночевал, пил свой сок с минералкой, говорил: жди.
Ждать становилось все труднее.
– Кинет он тебя, – вздыхала Анжела, – он крутой, а ты кто? Лучше воруй по-тихому, как все люди. Водку
