За рулем сидел светловолосый очень бледный мужчина.
– Девочка, ты не знаешь, где здесь ближайшая аптека? – прокричал он, высунувшись из окна.
– Сейчас из арки направо, через площадь, и первый переулок налево, – стала объяснять Соня.
– Что? Не слышу! – Мужчина старался перекричать музыку.
На заднем сиденье Соня увидела худую, коротко стриженную женщину в майке с открытыми плечами.
– Девочка, ты не ему, ты мне объясни, – женщина тоже старалась перекричать музыку, – у него сердце прихватило, а я машину водить не умею. Срочно нужен нитроглицерин.
– А вы сделайте потише, – сказала Соня.
– Что? – переспросила женщина. – Подожди, не убегай, я выйду. У нас радио заело…
Задняя дверца приоткрылась.
«Странные какие, – успела подумать Соня, – такой молодой, и уже сердце…»
Струя жгучего, сладковатого газа ударила ей в лицо. Соня хотела крикнуть, но не хватало воздуха. В горле страшно запершило, из глаз брызнули слезы. Она чувствовала, как ее втянули в машину, бросили на заднее сиденье, но тело стало ватным, сопротивляться она уже не могла. Голова закружилась, Соня потеряла сознание.
– Только не гони, – сказала женщина, – нарвемся на гаишников.
– Надолго она вырубилась? – спросил мужчина, нажимая на педаль газа. – Доехать успеем?
– Не хватит – добавим, – успокоила его женщина. Темно-вишневый «жигуль» выехал из арки на площадь, через несколько тихих переулков свернул на Садовое кольцо и затерялся в потоке машин.
Водитель вел машину очень аккуратно, соблюдая все правила дорожного движения.
Глава 32
– Значит, вы, Верочка, замуж за него собрались? – Семен Израилевич покачал головой. – Ладно, оставим это без комментариев. Антоша, ты мне скажи честно, ты дома не живешь потому, что от милиции прячешься? Что там у тебя за проблемы с налогами?
– Нет. От милиции я не прячусь. На наш «Стар-Сервис» наехали бандиты. Ну и налоговая полиция. Впрочем, мне кажется, они друг с другом были тесно связаны. Просто кому-то мы дорогу перебежали. С нашей стороны – никакого криминала. Мелкие грешки, конечно, были, но это как у всех. Без этого бизнеса не получается. Хотя при желании можно раздуть и до криминала. И желание такое возникло, правда, до сих пор не знаю, у кого именно. А что?
– А то, что мне придется сейчас позвонить на Петровку.
– Можно, я сначала домой позвоню? – спросила Вера. – У меня ребенок один дома.
– Ваш? Сколько лет?
– Десять, – Вера взяла радиотелефон с журнального столика, – это дочь моей близкой подруги, она живет сейчас у меня, родители в отъезде, – объясняла она, слушая протяжные гудки.
– Может, Соня с собакой вышла погулять? – предположил Антон, заметив, как Вера все больше бледнеет.
– Может быть. – Она нажала кнопку отбоя и отдала телефон Семену Израилевичу.
Прежде чем звонить на Петровку знакомому генералу, старый адвокат записал адрес Веры.
До дома они доехали за полчаса.
– Подождите, – уговаривал Антон по дороге, – не нервничайте. Еще ничего не началось. Кац уже звонит генералу, этого Сквозняка ищет чуть ли не вся Петровка.
Вера молчала. Она ненавидела себя за то, что не догадалась сегодня утром сделать одну простую вещь: взять Соню с собой, не оставлять ее одну. Да, неловко заявляться к незнакомому человеку с ребенком. Да, было раннее утро, и Соня еще спала, к тому же до разговора с адвокатом ситуация все-таки не выглядела столь кошмарно. Много можно придумать всяких разумных оправданий. Но факт остается фактом: ребенок один в квартире, у бандита, профессионального убийцы, есть от этой квартиры ключ, жизнь ребенка может стать самым весомым аргументом в его руках, и он это прекрасно понимает.
– Верочка, у нас с вами есть какой-нибудь план? – спросил Антон, выруливая на Новослободскую. – Нам обоим сейчас лучше всего исчезнуть, пока его не возьмут. Захватим Соню, собаку, и можно поехать в Александров. Там у меня тетя и мама.
– А моя мама? Ей нельзя позвонить, она на вызовах. Я же не могу ей передать через регистратуру, что мой жених Федор оказался бандитом по кличке Сквозняк и домой ей лучше не приходить, а переночевать у приятельницы? После вызовов у нее прием с четырех до шести. И вообще, его могут не взять, если мы исчезнем. Ему нужны вы, ну и я, конечно. Мы с вами сейчас вроде наживки. Вы – чтобы узнать важную для него информацию, а я – чтобы убить меня как свидетеля. Наверное, для того же ему нужны Соня и моя мама. Семен Израилевич сказал, этот Сквозняк не попадается потому, что уничтожает свидетелей.
– Меня он тоже убьет, как только я отдам ему листочек с факсом.
– Не обязательно. Без вашей помощи он вряд ли разберется, что это за адрес. Он ведь даже не знал, как должен выглядеть нужный ему факс.
Они уже въезжали во двор, и Вера замолчала. Сердце гулко колотилось. Из квартиры был слышен нервный лай Моти. Пес рвался, скреб лапами дверь. У Веры так дрожала рука, что она не могла попасть ключом в замочную скважину.
– Верочка, только спокойно. Не сходите с ума раньше времени. Она могла просто уйти гулять, – сказал Антон, когда они оказались в пустой квартире.
– Пойдемте во двор, искать, – Вера пристегнула поводок, – если бы она гуляла, собака была бы с ней. Она бы не оставила Мотю. С ним никто не выходил с раннего утра. Видите, как рвется.
На улице Мотя поволок их не к собачьей площадке, где обычно делал свои дела, а в центр двора, к проезжей части, оттуда к арке. Вера с трудом удерживала поводок. Пес остановился в арке, громко завыл, стал быстро нюхать асфальт, подбежал к стене, заскулил, поскреб лапой в углу. Потом, напряженный, дрожащий, сел и ткнулся мордой в Верину ладонь. В зубах он держал большую пластмассовую заколку с нарисованным пятнистым далматинцем.
Соне еще никогда в жизни не было так худо. Она не могла шевельнуться, тело не слушалось, было каким-то чужим. Голова сильно кружилась, болели глаза, язык распух и стал сухим, наждачным. Ей казалось, она сейчас умрет, и это было так страшно, что она попыталась закричать. Но крик получился совсем тихий, слабый, словно в кошмарном сне. Хочешь позвать на помощь, открываешь рот, но звука нет, тебя никто не слышит. Хочешь побежать и тут же падаешь. Мягкие ватные ноги подкашиваются, не держат.
Громко орала музыка. Это был тяжелый рок, от него еще сильней раскалывалась голова. Соня чуть приоткрыла глаза и сначала увидела, как мимо открытого окна мчатся деревья. Солнечный свет быстро пульсировал сквозь листву. Она подумала: все хорошо, ничего страшного. Она заболела, ее везут в больницу. Но почему так орет музыка? Надо сказать, чтобы сделали потише.
Однако уже в следующую секунду она вспомнила, что произошло. Ее украли, похитили. Это люди Федора. Орать и драться бесполезно. Они могут убить.
Преодолевая ужас и дурноту, Соня стала соображать, как лучше поступить сейчас: притвориться, что не очнулась еще, или все-таки попробовать открыть дверь и выпрыгнуть из машины.
Соня полулежала на заднем сиденье, откинув голову и вытянув ноги. Машина мчалась с большой скоростью, не меньше ста двадцати. Двери заблокированы. Рядом с Соней сидела худая женщина с короткими крашеными волосами. Не поворачивая головы, чуть скосив глаза, Соня увидела востроносый профиль, черно-белые пряди торчали во все стороны, как шерсть мокрой крысы. В ухе поблескивали три сережки, на шее болтались дешевые голубые бусы. Женщине было не больше тридцати. Она не смотрела на Соню, сидела, уставившись вперед, на бегущее под колеса ухабистое подмосковное шоссе.
Мужчина за рулем показался Соне совсем молодым. Лица она не видела, только аккуратный белобрысый затылок. Если бы руки слушались, можно было бы хорошенько врезать кулаком по этому затылку. Но что толку? Они опять брызнут газом ей в лицо… Хотя в салоне машины, даже при открытых окнах, им это будет сложно сделать. Могут просто избить и связать. Эта тетка с тремя серьгами в ухе похожа на крысу… Наверное, они не рискнули везти связанного ребенка по Москве, из центра. Вдруг ГАИ остановит? А так можно сказать, что ребенок заснул. Но сейчас они уже едут где-то за городом, по пустому шоссе. Здесь нет никаких постов ГАИ. И теперь ее запросто могут связать, рот залепить.
