не пей, скопишь на свой «Форд». А этот тебя кинет.
– Молчи, дура, – рявкал на нее Саша, – за Кольку горло перегрызу.
Сейчас, за второй кружкой крепчайшего сладкого чая, Саша потихоньку отходил от похмелья. В голове прояснялось, мысли зашевелились, медленно, лениво: а вдруг и правда кинет Колька? Надо бы что-то придумать, пока дождешься… Он ведь сам в розыске, Колька-то. Вот возьмут его, и все. Прощай, сказочная птица, серебряный «Форд».
И тут в дверь позвонили.
– Кого это черт принес? – Анжела зевнула и прошлепала в прихожую открывать.
Через минуту перед Сашей Сергеевым стоял Коля Сквозняк, собственной персоной.
Проверка показала, что убитая три года назад Марина Веденеева действительно была женой того самого Веденеева Евгения Борисовича, который учился вместе с Зелинским на одном курсе. Потом они занимались совместным бизнесом, дружили…
– Ну представь – муж в командировке, а близкий друг семьи слаб по части женского пола, и сама красотка сдержанностью не отличалась. Конечно, не тем будут помянуты оба. – Мальцев вздохнул. – В показаниях мужа об этом – ни слова, но он не знал. Его не хотели огорчать всякие общие знакомые. Мог Зелинский той ночью побывать у Веденеевых дома? Запросто. Мог как-то случайно пересечься с бандой и со Сквозняком лично?
– Мог, – кивнул Уваров, – но уже не запросто… Нет, Гоша, это слишком невероятно. Сквозняк бы убрал сразу свидетеля. Сразу, а не через три года.
– А если он только через три года узнал, что остался свидетель? Ведь всех убрать невозможно. Нет, свидетелем ограбления и убийства Зелинский, конечно, не был. Но просто – на лестнице столкнулись, во дворе… Знаешь, человеческая память так устроена, что случайная деталь, мелькнувшее лицо могут врезаться накрепко, на многие годы, если это связано с потрясением.
– Да, – задумчиво произнес Уваров. – Когда убивают жену твоего близкого друга, это потрясение или нет? Если друг был в командировке, а ты зашел в гости скрасить одиночество его жены, да еще ночью… той же ночью… тогда да, безусловно, потрясение. На всю жизнь. А потом, через три года – случайная встреча…
– Интересно, – усмехнулся Мальцев, – когда Зелинский там побывал, до или после? Да и побывал ли вообще?
– Мы с тобой уже не узнаем. Никто не узнает. Но это и не важно. Хотя, конечно, Гоша, конструкция с Зелинским получается у нас с тобой очень хлипкая, дунешь – и развалится, как карточный домик. Ладно, с переводчицей Верой Салтыковой я, пожалуй, встречусь сам. Прямо сегодня к ней и отправлюсь. Это ведь должен был сделать следователь Гусько. Но не сделал, поленился.
И тут затренькал сотовый телефон прямо в руках у Уварова.
– Товарищ майор, звоночек есть интересный к объекту, – услышал Юрий в трубке голос младшего лейтенанта Васи Зорькина, – только что записали. Вот, послушайте.
В трубке раздалось пощелкивание, тихий писк перематываемой пленки, потом далекий хриплый голос:
– Это я, Толян. Встретиться надо. Срочно.
– Коля, – голос Чувилева звучал удивленно и растерянно, – что случилось? Я жду, а ты не звонишь.
– Вот звоню. Ладно, времени мало. На Луговую приезжай, за Лобней. Там магазин у станции, по правую руку, если от Москвы. Через два часа, за магазином.
Едва слышный щелчок, потом частые гудки.
– Зорькин, ты здесь? – хрипло спросил Уваров.
– Здесь, товарищ майор.
– Откуда был звонок?
– Из автомата на Пушкинской, у кинотеатра «Россия».
Уваров захлопнул крышку радиотелефона.
– Вот так, Гоша. Не нужны ему кулебяки-огурчики. Не пойдет он в ресторан.
– Ну проходите, проходите, молодые люди. Милости прошу.
Семен Израилевич Кац, высокий сухощавый старик с буйной белоснежной шевелюрой, обнял Антона, а Вере галантно поцеловал руку.
Известный всей Москве адвокат жил скромно. Двухкомнатная квартира в старом, послевоенном доме на проспекте Мира вовсе не сверкала роскошью. Добротная простая мебель, сделанная на заказ; ни антиквариата, ни картин на стенах, только семейные фотографии в рамках.
Львиную долю своих солидных сбережений Семен Израилевич переправил в Париж, где жила его единственная, нежно любимая дочь Машенька с мужем-французом и двумя сыновьями. Туда же Кац собирался переехать сам, но все медлил. Не нравился ему Париж, казался холодным и надменным. В Москве он скучал по дочери и по внукам, в Париже тосковал по Москве.
– Весь мой огромный и печальный жизненный опыт не помогает решить одного простого противоречия, – говорил старик, – я хочу умереть на родине, но не в одиночестве, а чтобы рядом были внуки. Однако это невозможно. Вот и не умираю, живу то в Москве, то в Париже.
Многие думали, что старик совсем отошел от дел, занят лишь семейными проблемами и мемуарами. Кац давно не брался ни за какие процессы, а консультации давал крайне редко. Но мало кто знал, что старый адвокат владеет самой свежей информацией об уголовной жизни не только Москвы, России, но и зарубежья – ближнего и дальнего. Каким образом он собирает и, главное, где хранит эту информацию, не знал никто.
С покойным отцом Антона, полковником КГБ Владимиром Николаевичем Курбатовым, старого адвоката связывали давние приятельские отношения. Они были знакомы больше тридцати лет и за эти годы успели оказать друг другу множество мелких и крупных услуг. Семен Израилевич почти сразу узнал о гибели Дениса Курбатова, причем не от Антона и не от Ксении Анатольевны, а из каких-то своих источников. Его сочувствие было искренним, он спрашивал по телефону, не нужна ли помощь. Антон поблагодарил и отказался.
Это было десять дней назад. А вчера вечером Антон спросил старика, когда к нему можно подъехать. Кац ответил, что всегда рад его видеть. Антон попросил разрешения прийти с дамой, старик хмыкнул и сказал: «Это тем более приятно».
Он провел их в комнату, усадил в кресла у журнального столика, сам сел напротив.
– Ну что, Антоша, ты ведь наверняка по делу. Сейчас никто просто так в гости не ходит. Особенно к старикам, да еще рано утром.
– Да, – искренне признался Антон, – я по делу.
– Только не сразу, ладно? Я еще не совсем проснулся. Отвык, знаешь ли, заниматься делами с раннего утра. Скажи, как мама? Опомнилась немного? Сколько бедной девочке пришлось пережить – сначала Володина нелепая смерть, теперь вот Дениска… подумать страшно. Для меня твоя мама до сих пор девочка Ксюша с музыкальными пальчиками.
– С мамой сейчас трудно, – признался Антон, – боюсь, придется показать ее психиатру.
– Не тяни с этим. У меня есть хороший специалист. Бедная Ксюша, такая была красавица. А что, нашли убийцу? Есть какие-нибудь новости из Праги?
– Нет. Собственно, я об этом и хотел с вами поговорить…
– Антоша, – старик покачал головой, – об этом мы говорить не станем. Ты знаешь, я от дел отошел. Дениса не вернешь, а тебе лучше держаться подальше от сыщицких проблем. Убийство – дело сыщиков, а не родственников.
– Я не собираюсь искать убийцу, – тихо сказал Антон.
– Ну и молодец, – улыбнулся старик, – давайте мы с вами, молодые люди, чаю выпьем. Или кофе. Вы успели позавтракать? Лично я не успел. Мне будет очень приятно позавтракать в вашей компании. Антоша, мы с тобой пойдем на кухню, займемся стряпней, как настоящие мужчины, а вы, Верочка, отдохните.
– Спасибо, – улыбнулась Вера, – может, я все-таки помогу вам с завтраком?
– Ни в коем случае! Женщин нельзя близко подпускать к плите. У меня есть помощница по хозяйству, милейшая дама, но гренки у нее непременно подгорают, мясо получается жестким, рыба крошится и теряет сок, а кофе всегда убегает.
Оставшись одна в уютной чужой комнате, в огромном мягком кресле, Вера на несколько минут закрыла
