глаза. Она почти не спала этой ночью. Пыталась заглушить тяжелый, тошный страх механической работой над переводом. Но самые простые слова вдруг теряли смысл, она тупо смотрела на экран компьютера и думала только об одном. Почему она, Вера Салтыкова, уже не юная и в общем совсем не глупая женщина, дала себя обмануть, использовать в качестве наживки, подсадной утки или кого там еще?
Ей нагло, сознательно врали, каждый день, каждую секунду. И ведь чувствовала она какой-то тайный подвох. Чувствовала, но врала себе: нет, он хороший, у него просто было тяжелое детство…
Вера так легко оправдывала других, но теперь надо было как-то оправдаться перед самой собой. И она не могла. Да, банальная, старая, как мир, женская потребность быть любимой. Это вполне понятно. Да, сложный многолетний роман со Стасом, усталость от одиночества. И это понятно. Но в итоге Вера дала себя втянуть в чужую, грязную и совершенно непонятную игру. Не только себя, но еще маму, Соню, Стаса…
Чем больше она думала, и бессонной ночью, и сейчас, утром, как бы на свежую голову, тем меньше верила, что Стаса убила его жена. Если эта женщина по имени Инна хотела завладеть квартирой, она не стала бы вот так, открыто и бесхитростно, избавляться от мужа. Ну, предположим, напилась. Можно представить очень пьяную разъяренную женщину, которая в пылу семейного скандала запускает в мужа утюгом, сковородкой или хватается за нож. Но представить, как пьяная женщина крадется ночью и всаживает нож в спящего мужа… Нет, так не бывает.
Надо позвонить этому Завьялову, прямо сегодня. Узнать телефон следователя. Стас где-то видел Федора и сказал об этом. Стас, как нормальный человек, пытался вспомнить, где и когда они могли встречаться раньше. Стасу было интересно, за кого Вера собирается замуж. Он сказал: это важно, я обязательно вспомню. Федор вошел в комнату в тот момент, когда Стас задал простой вопрос: как вы с ним познакомились? Федор вполне мог стоять под дверью и слышать весь их разговор. Даже если он сам не помнил, где они встречались раньше, ему, уж, конечно, не надо было, чтобы это вспомнил Стас.
Пора связаться со следователем и вообще с милицией. Хватит…
– Верочка, вам чай или кофе? – Антон заглянул в комнату.
Вера вздрогнула и открыла глаза.
– Мне кофе, если можно. Покрепче.
Антон кивнул и вернулся на кухню.
– Между прочим, очаровательная барышня, – говорил Семен Израилевич, нарезая сыр специальным ножом тончайшими, прозрачными ломтиками, – у тебя с ней как, всерьез или… гм… как всегда?
Антон удивленно взглянул на старика.
– Семен Израилевич, у меня с ней вообще ничего. Мы пришли по делу. Так получилось, что мы оба, не будучи знакомы, вляпались в одну скверную историю. Сначала вляпались, а потом уж познакомились.
– Ну вот, я всегда говорил, нет худа без добра, – хмыкнул старик. – Достань-ка там ветчинку из холодильника. Нет, вот резать я буду сам. Ты пока что зеленью займись.
Антон уже в который раз пытался завести разговор о том, ради чего пришел к старику, но все не получалось. Семен Израилевич был так поглощен приготовлением завтрака, что, казалось, все прочее пролетает мимо его ушей. Стоя у раковины с пышным пучком укропа в руках, Антон сделал еще одну попытку:
– Семен Израилевич, я хочу вам показать фотографию. Возможно, в вашем архиве…
– Подожди, – поморщился старик, – какой архив? Нет у меня никакого архива. И вообще, такие вещи не обсуждаются на голодный желудок. Я уже понял, у тебя важный разговор. Но давай сначала позавтракаем спокойно. Ты же знаешь, я не могу говорить о делах натощак. Если я не позавтракаю, у меня, между нами, мальчиками, будет громко и неприлично бурчать в животе. Это отвлекает и не дает сосредоточиться. И перед барышней неловко. Да, а барышня – прелесть. Есть в ней что-то такое… знаешь, когда она вошла, я сразу вспомнил полотна старых мастеров… голландская школа, эпоха Возрождения…
Наконец завтрак был готов. Семен Израилевич постелил на стол белую скатерть, не спеша, со знанием дела, расставил тарелки, разложил приборы.
– Молодые люди, я понимаю, у вас серьезные неприятности, – сказал он, когда они уселись за стол, – но не стоит думать о них во время еды. Аппетит лучше не станет, а неприятностей не убавится. Верочка, этой кофейной чашке сто лет, – он поставил перед Верой тончайшую, почти прозрачную фарфоровую чашку. – Мой дедушка вез сервиз из Китая в девяносто седьмом году. В восемьсот девяносто седьмом. Он добирался до Москвы почти месяц. Во Владивостоке у него украли все деньги, много было приключений. И в Москву он привез черепки вместо сервиза. Только одна чашка уцелела. И прошла эта чашечка три войны, революцию и много чего еще. Но уцелела, такая хрупкая, почти прозрачная. Вы, Верочка, выпейте из нее кофе. Я не суеверный человек, но она приносит удачу.
– Даже страшно держать ее в руках, – улыбнулась Вера.
– А вы не бойтесь. Пейте кофе на здоровье. И взбодритесь, взбодритесь.
После завтрака все трое закурили, и Антон достал фотографию. Вера уже видела ее. Антон показал сразу, как только они сели в машину. И все равно взглянула еще раз.
Старик осторожно, двумя пальцами, взял снимок, поднес совсем близко к глазам, долго рассматривал сквозь очки. Потом резко встал и, ни слова не говоря, вышел в другую комнату. Вернулся он минут через пять, сел в кресло и тихо спросил:
– Антоша, откуда это у тебя?
Соне очень хотелось мороженого. В ее кошелечке было пять тысяч. В супермаркете на углу продается ее любимое, сливочное в белом шоколаде, с орешками. Оно как раз стоит четыре восемьсот.
Дома никого не было. Надежда Павловна ушла на работу, Верочка отправилась вместе с Курбатовым к какому-то старому адвокату, выяснять про Федора…
Будет неприятно, если сейчас он заявится, собственной персоной. У него есть ужасная манера – приходить без звонка. У него вообще все манеры ужасные. Он начнет выспрашивать, где Вера, и, чего доброго, останется здесь, будет ее ждать. Вдруг Курбатов проводит Веру до квартиры? И тогда Федор все поймет… А может, он уже понял? Бандюга, урка несчастный. А эти тоже хороши, в милиции. Когда она заинтересовалась фотографией особо опасного преступника, они даже внимания не обратили, не спросили: а где ты его видела, девочка? Будто и вовсе не хотят ловить. А человека, который застрелил мразь, ловят. Очень старательно ловят. Конечно, хорошего человека поймать проще, чем бандита.
В том, что убийца сумасшедшего маньяка – человек хороший и поступил совершенно правильно, десятилетняя Соня Логинова не сомневалась ни секунды.
Соня надела шорты, футболку, немножко повертелась перед зеркалом, размышляя, оставить ли волосы распущенными или лучше сделать хвост. С распущенными красивей, зато с хвостиком удобней и не так жарко. На полочке у зеркала она заметила свою любимую заколку, большую, удобную, с нарисованным пятнистым далматинцем. Соня ее без конца теряла, а Надежда Павловна находила. Вот и сейчас нашла, положила у зеркала.
Она расчесала волосы, собрала их в толстый хвост на затылке. Нет, так тоже неплохо. Мама сейчас наверняка бы сказала: ты вертишься перед зеркалом, как будто на бал собираешься, а всего-то в супермаркет за мороженым. А папа сказал бы: да ладно тебе, она ведь девочка. Кому, как не ей, вертеться перед зеркалом?..
Когда Соня застегивала сандалии в прихожей, Мотя засуетился, запрыгал вокруг нее.
– Я потом тебя возьму, – пообещала она, – тебя в магазин не пустят. Ты же не согласишься сидеть и ждать меня у двери.
Мотя изо всех сил стал крутить хвостом. Наверное, он хотел сказать, что согласен ждать ее где угодно и сколько угодно, только бы она взяла его с собой.
– Ты не расстраивайся, я быстро. А мороженого тебе все равно нельзя, – Соня погладила пса по голове. – У тебя от сладкого глаза портятся.
Было жаркое, ясное утро. Соня побежала через пустой двор. Дети все разъехались. Гулять одной, конечно, скучно. Но все равно лучше, чем сидеть дома в такую погоду, да еще Федор может прийти в любую минуту…
Она вошла в длинную темную арку, отделяющую двор от площади. Сзади послышался шум мотора и грохот тяжелого рока. Соня отошла в сторонку, прижалась к стене арки, чтобы пропустить машину. Темно- вишневый «жигуль» притормозил рядом с ней. Окна в машине были открыты. Оглушительно орала музыка.
