меня кто-либо видел в этой гостинице, я уйду пораньше, и никто не узнает, что я здесь ночевал.
– В самом, деле, вы отлично сделаете.
– Возможно ли выйти отсюда, не разбудив никого?
– Это очень легко. Вы пройдете на двор, дверь изнутри заперта только железной перекладиной, вы ее отодвинете, и больше ничего, в нашей стороне нет разбойников.
– Хорошо. Прощайте же, моя милая, благодарю вас за все то, что вы сделали для меня, я этого никогда не забуду. Я приду к вам еще раз повидаться. Черт побери! Кто побывал в Африке, тому нетрудно из Парижа пробраться в Немур. И если я когда-нибудь могу вам пригодиться, вы увидите, что я сумею быть благодарным.
– До свиданья, господин Сабреташ, поцелуйте меня.
Солдат поцеловал Вишенку в щеку. Молодая девушка взяла свечку и ушла, пожелав ему доброй ночи. Сходя с лестницы, Вишенка размышляла: «Пойду я в сарай, улягусь там на сено и отлично высплюсь… Нет, мне кажется, я не буду спать, я все думаю об этом молодом человеке, о том, что он мне говорил, я не смела сказать Сабреташу, что Анжело признался мне в любви, что он поклялся любить меня всю жизнь. Да, все это очень мило, но если это не правда… если он только хочет меня обмануть… Ну, а если у меня есть талант, если я могу иметь успех на сцене… все эти господа сказали мне, что у меня хороший голос. Но нет, все это глупости, нужно спать… и следовать советам Сабреташа.»
Чтобы пробраться на сеновал, Вишенке нужно было пройти через двор, подняться по лестнице, которая имела сообщение с комнатами актеров. Сердце Вишенки сильно забилось, когда она проходила мимо двери, которая вела в комнату Анжело.
Ей показалось, что кто-то идет. Какой-то непонятный страх объял ее, дрожащая, она с трудом добралась до сеновала. Отворив дверь, она почувствовала, что кто-то ее обнял, вошел с нею вместе и потом затворил дверь.
– Боже мой. Кто здесь? – шепчет Вишенка, вся дрожа.
Ей не отвечают, но нежно целуют. Она хотела вскрикнуть, но Анжело (это был он) прижал ее к своей груди со словами:
– Я буду любить тебя всю жизнь, я хочу, чтоб ты завтра поехала со мной.
Вишенка старалась оттолкнуть его, но темная ночь… она была одна… и Анжело так хорошо играл свою роль.
X. УТРО
Пробило десять часов, когда актеры сошли в общий зал завтракать.
Шатулье уже давно встал, он бранил Франсуа, бранил старую служанку, он разбранил бы и Вишенку, если бы она ему попалась на глаза, но молодой девушки не было в зале.
– Чего вы кричите с такого спозаранку, господин Шатулье, – сказал Гранжерал, выходя на двор подышать чистым воздухом.
– Чего я кричу, сударь, чего я кричу, я кричу, потому что окружен лентяями, которые ничего не делают, и если я сам не буду смотреть за всем, то меня скоро обворуют!..
– Что это значит?..
– Это значит, что мы спали с отпертыми дверями и что было так же легко войти ко мне, как схватить щепотку табаку.
– Как, дверь была отворена? Которая?
– Вот эта, сударь, она выходит прямо на дорогу и запирается только железным засовом, но отворить ее нет никакой возможности, но сегодня утром, когда я вышел, дверь была открыта настежь.
– Значит, кто-нибудь уже вышел?
– Нет, сударь, никто не выходил, я убежден в этом, я встал раньше всех. Прислуга спала, жена также, она долго спит с тех пор, как страдает подагрой, вероятно, никто из вас не пожелал также вставать до зари.
– Мой дорогой хозяин, – возразил Монтезума, который явился одетый во что-то вроде персидского халата, по которому были разбросаны большие цветы, полинявшие вследствии неоднократного старанья. Голова его была обвязана желтым фуляровым платком. – Так вы не знаете, что добродетельные люди любят смотреть на восход солнца.
– Я этого не отвергаю, сударь, я вас считаю очень добродетельным, но разве это вы сняли железный засов сегодня на рассвете?
– А, господин Шатулье! – вскричал Дюрозо, подходя с сигарой во рту. – С каким тяжелым чувством встречаешь день, как коротка кажется ночь, когда на заре приходится расставаться с любимым существом.
– Ах, сударь, я вас не заставляю оставлять то, что вы любите, разве меня это касается, – возразил трактирщик, прерывая декламацию из «Фигаро» в его самом лучшем месте. Но я все-таки возвращаюсь к железной перекладине.
Но Гранжерал тоже решил сказать свое слово:
– Видите ли, мой дорогой Шатулье, когда я был клерком у нотариуса, каждый имел свою очередь, чтоб затворять двери, таким образом знали с кого спросить, если что-либо случалось. Однажды вечером, я помню…
– Сударь, я очень хорошо знаю, что должен взыскивать с Франсуа, и он сегодня просидит на черством хлебе.
– Ну а завтрак, разве не завтракают здесь?.. О чем же вы думаете, господа. Я очень голодна, – заявила о своем присутствии госпожа Гратанбуль.
Мать Альбертины была облачена во фланелевую кофту и суконную юбку, спускавшуюся немного ниже колена, столь легкая одежда допускала видеть ее еще красивые ноги. Большой чепчик на голове, сверху косынка довершали ее костюм.
– Будь спокойна, я заказал завтрак и надеюсь, что господин Шатулье скоро нам его подаст.
– Сейчас, господа… Странно, Вишенки нет, до сих пор не приходит, что она делает у себя?
– Франсуа, дал ли ты овса Вертиго? – спросил Пуссемар.
– Дал, и она его уже весь съела, я больше люблю заниматься лошадьми, чем разыгрывать комедию.
– А вы не чувствуете призвания к театру, молодой человек? – сказала мать Альбертины, приближаясь к Франсуа.
– О нет, сударыня… напротив… – говоря это, он отодвигался от госпожи Гратанбуль, строгий костюм которой его напугал. Вероятно, он боялся, чтоб она не разыграла с ним сцену из «Поля и Виржинии», и он спрашивал себя, каким образом эта дама запрятала бы его под свою узкую юбку.
Актеры собрались в зале завтракать, дамы явились в утренних туалетах. Привычка румяниться совершенно испортила их цвет лица, только одна здоровая Альбертина сохранила свою свежесть. Впрочем, все опять жалуются на свое нездоровье: у Элодии болит горло, у Зинзинеты мигрень, у госпожи Рамбур расстроены нервы, только одна Альбер тина объявляет, что очень голодна, и заливается смехом при виде своей матери.
– Как, мама, ты показываешься в этом костюме, уж это слишком легко?
– Что же особенного в моем костюме, неужели нужно стесняться в гостинице.
– Твоя юбка укорачивается с каждым днем, я понимаю, ты хочешь показать свои ноги, но, если ты будешь еще выходить в этой юбке, ты скоро покажешь колени.
– Ну что же, увидят, что я не кривоногая!
– О, госпожа Гратанбуль, – заметил Дюрозо, – это хорошее рассужденье. Со своей стороны я предлагаю складчину, чтоб купить юбку госпоже Гратанбуль.
– Матушка не нуждается в твоей подписке.
– Лучше дайте представленье на мой бенефис, как мне это было обещано, – возразила госпожа Гратанбуль.
– Кажется, подали завтрак, а Анжело еще нет.
– Тем хуже, садитесь за стол.
– Он, вероятно, любезничает с Вишенкой, к тому же и ее не видать.
– Какой он ловелас.
