бенефиса, к тому же вам известно, что хорошенькое личико – важное приобретение для театра. В заключение я вам объявил, если вы не примете в свою труппу Вишенку, то я выхожу.
Угроза подействовала, никто не хотел, чтобы Анжело оставил труппу. Мужчины высоко ценили его способности, женщины любили его, несмотря на его неверность. И Вишенка была принята! Монтезума посадил ее рядом с собой за стол, где она вчера прислуживала.
Глаза господина Шатулье, до сих пор молча слушавшего, сверкнули гневом. Он бросился к девушке, с тем чтоб ее увести.
– Как смеешь, я не позволю тебе сесть, я не знаю, что угодно этим господам, я не пущу тебя. Ты не знаешь разве, что над тобой издеваются. Поди, переоденься, надень свой фартук…
Трактирщик не мог далее говорить, Анжело подошел к нему, схватил его за плечи и отбросил на другой конец зала. Затем подошел к Вишенке и, обращаясь к Шатулье, сказал:
– Господин Шатулье, принесите тарелку Вишенке и перестаньте сердиться.
– Вы не имеете права, господин Анжело, распоряжаться моей прислугой.
– Вы забыли, господин хозяин, что рассказали нам вчера историю Вишенки. Вы ее взяли к себе, потому что нашли у умершей кормилицы тысячу пятьсот франков, ведь не человеколюбие руководило вами, вы были заинтересованы. Не будь этих денег, вы оставили бы Вишенку на произвол судьбы. Вы приняли Вишенку на условии не стеснять ее свободы. Не так ли, господин Шатулье?
– Может быть, – пробормотал Шатулье, – все-таки это… какая же она актриса, она даже не умеет хорошо произносить: «Кушанье готово». Вишенка, ты скажи сама, неужели ты будешь так неблагодарна и уйдешь от нас. По собственному ли желанию делаешь ты это?
Молодая девушка повернула голову к трактирщику и, не колеблясь, ответила:
– Да, сударь, это мое желание. Не представься этот случай, я непременно воспользовалась бы каким- нибудь другим и ушла бы от вас. Мой ответ не огорчит вашу жену, она не слепа и ясно видела ваши ухаживания за мной. Я несколько раз уже говорила вам, что вы надоели мне, что я уйду от вас, и вот исполняю обещанье.
Шатулье, смущенный, не знал, что сказать, повернулся и покинул зал, толкнув бедного Франсуа, который в это время менял тарелки.
Откровенный, решительный ответ молодой девушки снискал ей расположение ее новых товарищей.
– Славно срезала старикашку, – заметила Альбертина.
– Славно все ему высказала, – прибавила Гранжерал.
– Как ловко, как метко, – прибавляет Кюшо.
– Она много обещает, мы все сделаем из нее.
– За здоровье нашего нового товарища.
– За здоровье барышни… какое имя вы примете на сцене?
– Как, я должна изменить имя? – сказала молодая девушка, глядя на Анжело. – Разве это необходимо?
– Необходимости никакой нет, тем более что Вишенка и есть имя, а не фамилия, и я не вижу никакой причины переменять его.
– Пусть будет по-вашему, за здоровье Вишенки.
– Какое она займет амплуа?
– Какое амплуа? – прошептала девушка, глядя на своего возлюбленного.
Анжело поспешил за нее ответить:
– По правде сказать, она сама не знает, на какую роль она способна, вначале она будет все играть, все, что пожелают наши дамы, она будет смотреть на игру других, таким образом, научится, будет стараться подражать им.
Этою льстивою речью Анжело совершенно расположил дам в пользу Вишенки, – актрисы еще более, чем остальные смертные, падки на лесть.
– Взгляд ее напоминает Марс, – сказала госпожа Рамбур.
– Я думаю, что она будет восхитительна в роли субреток, – добавила Элодия.
– Какие у нее изящные манеры! – воскликнула Зинзинета. – Она будет превосходна в роли благородных!
– Какой у нее нежный голос, она сумеет хорошо выразить чувство, – заметила Альбертина.
Как видно, каждая актриса с умыслом умолчала о своем амплуа.
– Что меня касается, я желал бы видеть Вишенку маленьким пажом, – сказал Монтезума, – она была бы восхитительна в костюме греческой девушки.
– Испанский костюм шел бы ей.
– Я бы желал видеть ее в наряде дикой.
Госпожа Гратанбуль подсела к Вишенке с бокалом вина:
– Не беспокойся, милый дружок, я позабочусь о тебе, я сама тебя одену, у тебя есть корсет?
– Нет, сударыня.
– Ну, тебе его нужно непременно сделать. Видела ли ты мою дочь в «Фретильоне», милочка?
– Нет, сударыня.
– В тот вечер, когда она играла эту роль, она всегда побеждала по крайней мере двенадцать сердец, нас засыпали букетами, любовными письмами, венками… Когда я после спектакля появлялась на улице, все мне давали дорогу, шушукая: «Это мать Фретильоны». Не правда ли, лестно, о, если бы моя дочь была умница, она получала бы теперь сто тысяч франков в год, графы и герцога гонялись бы за нею, и я ела бы ежедневно трюфели.
– Перестань болтать, мама, – нахмурилась Альбертина, – я иду одеваться, мы скоро едем.
– Уж никогда не успеешь проглотить чашку кофе, быть все в разъездах, какая скука!
– Собирайтесь скорее. Вертиго запряжена и не стоит на месте.
Шатулье, желая отомстить актерам, подал им баснословный счет, но Дюрозо напомнил про матлот без рыбы и принудил быть благоразумным.
Пуссемар подал большой фургон к крыльцу. Пока усаживали дам, трактирщик улучил момент и прошептал Вишенке на ухо:
– Вы раскаетесь!
– Счастливо оставаться, сударь, мой медальон и бубновая дама со мною, с ними я отыщу моих родителей.
– Садитесь, садитесь скорее! – закричат Пуссемар, влезая на козлы. Все уселись, на этот раз немного теснее обыкновенного.
Франсуа явился после того, как все общество уселось в экипаж, и послал воздушный поцелуй Вишенке. Вишенка улыбнулась ему и бросила последний взгляда на гостиницу «Безрогий олень», которая скоро исчезла из вида.
XII. ПЕРЕДЕЛКИ В ДЕЗЕРТИРЕ. ВЪЕЗД В НЕМУР
Между актерами вообще, а между комическими в особенности, разговоры никогда не прекращаются, они ведутся живо, умно, остро, весело. Понятно, что людям, которые так много видели и изведали в жизни, есть о чем переговорить.
Вишенка слушала с вниманием игривые шутки, злые эпиграммы, двусмысленные анекдоты, знаменитые изреченья, потоком лившееся из уст актеров с тех пор, как двинулся фургон. Дорога оказалась дурная, что сильно тревожило госпожу Гамбург, которая то и дело восклицала:
– Пуссемар, мой милый, не так скоро, мы сейчас вывалимся, наш фургон только о двух колесах, и это приводит меня в отчаяние.
– Колеса крепки.
– Смотри, держи крепче. Вертиго может понести.
– Вот так чудо! Вертиго понесет, – говорит Кюшо. – Однако правда, что Вертиго бежит лучше обыкновенного, верно овес у Шатулье недурен.
– Кстати, получил ли Анжело свою помочь, потерянную ночью…. в известном месте?
Вишенка, покраснев, надвинула шляпу на глаза.
– Вот она, Элодия ее узнала, – замечает Альбертина.
– Дайте мне ее, – улыбнулся Анжело, – ведь не запрещено ночью зайти на сеновал?
