из издательств. Она спросила, не хочу ли я, выпустить сборник моих подростковых рассказов. Как и в случае с первым сборником, я опять удивился. С одной стороны, я не представлял, хватит ли мне таких рассказов на целую книгу (хватило, и с лихвой), с другой – я никогда не считал, что мои рассказы можно назвать «подростковыми».
Но затем выяснилось, что Шерин нужна книга не
В юности я был пожирателем книг. В возрасте от одиннадцати до двадцати лет с небольшим я проглатывал в среднем по две книги в день. У меня и сейчас неукротимый аппетит к чтению, но, к сожалению, времени для этого теперь остается слишком мало.
Я говорю «к сожалению», потому что до сих пор люблю встречаться с вымышленными героями и погружаться в их истории. Хотя теперь я сам сочиняю книги и немного понимаю, как возникает магия печатного слова, да к тому же веду критическую колонку в журнале «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», отчего, казалось бы, должен более придирчиво относиться к книгам, чем в молодости, – все равно, если автор хорошо сделал свое дело, я пропал! Я тону в книге, сливаюсь с ее героями, радостно блуждаю по страницам.
Но, думаю, есть и другая причина, почему я теперь читаю меньше, чем раньше. Когда я пишу очередной рассказ, то часто сочиняю ту книгу, которую мне хотелось бы прочесть, но которой еще никто не написал. Каждое утро, когда я сажусь за первоначальные наброски, я горю нетерпением приняться за работу, потому что мне хочется скорее остаться наедине с моими героями. И хочется узнать, что будет дальше.
Настоящая же,
Подбирая рассказы для этого сборника, я просмотрел все мои новеллы, отложил те, где речь шла о тинэйджерах, и послал их Шерин.
Певица Тори Эмос, говоря об исполняемых ею песнях, называла их «мои девочки». Я хорошо ее понимаю. Сидя над плодами моего творчества, я не мог решить, каких из моих «девочек» и «мальчиков» я должен лишить приглашения в сборник, и потому с радостью предоставил Шерин с ее критически- проницательным взглядом решать, кто из них лучше.
Надеюсь, что вы будете так же увлечены чтением этих рассказов, как меня увлекала работа над ними. Может быть, они смогут зажечь в вас некую искру, и у вас возникнет желание сочинять самим. И говорю я это не только потому, что мне хочется подарить вам ту радость, которую я испытываю от самого процесса творчества, но еще и из корыстных соображений – тогда у меня появится больше новых книг для чтения!
Дом Тэмсонов
Самым приятным в профессии писателя является то, что, каковы бы ни были обстоятельства жизни, в своих произведениях ты можешь по собственному желанию стать кем угодно и жить где угодно.
Дом Тэмсонов представляет собой огромное беспорядочное сооружение, о котором я годами думал, но не мог попасть в него, пока не начал писать роман «Moon heart» («Лунное сердце») (1984). Я не был знаком и с персонажами и узнал, кто такие Сара, Киеран, Талиесин, Байкер и все остальные, только в процессе работы над этой книгой и рассказами, впоследствии объединенными в сборник «Spirit walk». Но, Господи, до чего же хорошо я знаю этот дом с его башней, с таинственными садами, скрывающимися за его стенами…
Мечты Мерлина в Мондримском саду
Mondream – англосаксонское слово, обозначающее мечту о жизни среди людей.
Мерлин я – мудрый и свободный,
Иду за светом путеводным.
В середине Дома был Сад.
В середине сада стояло дерево.
В середине дерева жил старик, принявший образ рыжего мальчишки с ореховыми глазами, блестящими, как блестят хвосты лососей, резвящихся в воде.
Старик был сама таинственная мудрость, куда более древняя, чем старый дуб, приютивший его тело. Зеленый сок был его кровью, а в волосах шелестели листья; зимой старик спал. Весной на ветках дуба просыпались зеленые почки, и луна песнями ветра ласкала кончики оленьих рогов, венчавших голову старика. Летом вокруг дуба громко жужжали пчелы, а воздух был напоен густым ароматом полевых цветов, буйно разросшихся у мощного коричневого ствола там, где он переходил в корни.
А осенью, когда дерево сбрасывало на землю щедрые подарки, среди желудей оказывались лесные орехи.
И это было тайной Зеленого Человека.
– Когда я была маленькая, – сказала Сара, – я думала, что этот сад – настоящий лес.
С гитарой на коленях она сидела в ногах кровати на скомканном лоскутном одеяле. Джули Симе устроилась у изголовья, прислонившись к резной деревянной спинке. Она подалась вперед, стараясь поверх плеча Сары разглядеть то, что было видно в окно.
– Да, сад и впрямь большой, – проговорила она.
Сара кивнула. В глазах у нее появилось мечтательное выражение.
Шел 1969 год, и подруги решили создать музыкальную группу, чтобы исполнять народную музыку. Сара будет играть на гитаре, Джули – на блок флейте, и обе – петь. Им хотелось с помощью музыки изменить мир, ведь так уже делалось всюду. В Сан-Франциско. В Лондоне. В Ванкувере. Чем же Оттава хуже?
В своих выцветших расклешенных джинсах и пестро раскрашенных футболках они ничем не отличались от других семнадцатилетних девушек, толпившихся возле Воинского Мемориала в центре города или сидевших по выходным в кафе. У обеих были длинные волосы: целый каскад каштановых завитков у Сары и рассыпающиеся по плечам пряди цвета воронова крыла у Джули. Девушки носили бусы и сережки из перьев и обе отвергали макияж.
– Мне казалось, он говорит со мной, – сказала Сара.
– Кто? Сад?
– Ага.
– И что он говорил?
Мечтательный взгляд стал печальным. Сара грустно улыбнулась Джули.
– Не помню, – ответила она.
Через три года после смерти родителей Сара Кенделл – ей тогда было девять лет – стала жить в странном и безалаберном доме своего дяди Джеми. Дом Тэмсонов был гигантским сооружением, состоящим из сплошных коридоров, комнат и башен. Дом занимал целый городской квартал, а девятилетнему ребенку он вообще казался не имеющим границ.
Сара бродила по коридорам, переходя из одного в другой, заглядывала в бесчисленные комнаты, напоминавшие лабиринт, который тянулся от северо-западной башни, где располагалась ее спальня, окнами выходившая на Банковскую улицу, до кабинета дяди в дальнем конце дома с окнами на улицу О'Коннор. Большую часть времени Сара проводила в библиотеке или гуляла в саду. Ей нравилась библиотека, похожая на музей. Там вдоль стен высотой в два этажа тянулись полки с книгами, доходившие до сводчатого потолка, а в середине комнаты стояли витрины, где за стеклом хранились всевозможные
