Петербургские письма

дыхания, уже 15 мая, он вручил канцлеру Воронцову ноту с заявлением об отказе короля дать требуемое Наполеоном отре­чение от Пьемонта. 26 мая новый сардинский посланник предста­влялся императору и императрице («Несомненно, во всей Европе нет более прелестной августейшей пары. Доброжелательность сих двух высочайших особ превыше любых похвал. Им нравится за­бывать^- о собственном величии, и обращение их со всеми самое непринужденное. Император часто выходит один, даже без слу­ги» [6]). Однако близкие отношения с Александром возникли у гра­фа де Местра лишь много позже, с началом войны 1812 г., когда он стал его конфиденциальным советником и доверенным секре­тарем. Впрочем, император сразу отличил выдающиеся качества де Местра и оказывал ему более чем обыкновенную благосклон­ность.

Жозеф де Местр вступил на дипломатическое поприще в один из кризисных моментов европейской политики. За две недели да его отъезда из Рима английский король Георг III обратился к Па­лате Общин с посланием об угрозе со стороны Франции для безо­пасности Великобритании (8 марта 1803 г.). В Петербург же при­был на следующий день после разрыва дипломатических отноше­ний между этими двумя державами. Одновременно происходило быстро? сближение России и Станции. 26 сентября (8 октября) 1803 г. .в Париже был подписан»мирный договор между Француз­ской Республикой и Российской Империей. Таким образом, граф Де Местр оказался в деликатной и сложной ситуации, когда злей­ший враг его государя и отечества стал новоявленным союзником Русского императора. Впрочем, посланник сардинского короля,.

потерявшего почти все свои владения и даже столицу, никоим об­разом не мог влиять на развитие событий.

Обласканный императором, Жозеф де Местр был прекрасно принят петербургским обществом, благодаря своему блестящему уму и заслуженной им к тому времени европейской известности. Вот, например, характерные впечатления русского современника: «Граф Местр точно должен быть великий мыслитель: о чем бы ни говорил он, все очень занимательно, и всякое замечание его так и врезывается в память, потому что заключает в себе идею пре­красно выраженную; <. ,) я не хотел бы остаться с ним неделю один с глазу на глаз, потому что он тотчас бы из меня сделал про­зелита. Ума палата, учености бездна, говорит как Цицерон, так убедительно, что нельзя не увлекаться его доказательства­ми <. .)» [7]

Де Местр чаще всего бывал в домах братьев Н. А. и П. А. Тол­стых, графа В. П. Кочубея, у графов Строгановых, адмирала Чи­чагова, княгини Е. Н. Вяземской и князя А. М. Белосельского- Белозерского. Дружеские беседы с сенатором В. С. Томарой, быв­шим послом в Константинополе, отражены в «Санкт- Петербург­ских вечерах», где Томара представлен под именем «сенатора». Дипломатический советник императора Александра А. С. Стурдза и его сестра фрейлина Роксандра Стурдза так вспоминали о «вра­ щении» де Местра в высшем петербургском свете:

«(Этот) государственный, кабинетный и салонный муж не имел равного себе в аристократическом обществе, в котором он господ­ствовал. Все превращалось в слух, .когда, сидя в кресле с высоко поднятой головой, со своей широкой зеленой лентой ордена Св. Мавра и Лазаря, спускавшейся на грудь, с крестом, по виду по­хожим скорее на монашеский, чем на светский, граф де Местр от­давался ясному потоку своего красноречия, смеялся от души, изящно приводил доводы и оживлял беседу, руководя ею» [8].

«<...) завязала я знакомство с графом де Местром и его бра­том. Но старший, чьи сочинения составили эпоху, присоединял ко всем сокровищам знаний и дарования еще редчайшую чувстви­тельность, которую он вносил в самые простые жизненные отно­шения. Непреклонный, часто даже нетерпимый в своих убежде­ниях, он был всегда снисходителен и дружествен в личных отно­шениях к людям. Страстный ценитель женщин, он искал их об­щества и их одобрения. Дружба, которую он мне выказывал, была для меня столь же приятна, как и полезна, ибо граф де Местр за­нимал видное место в обществе, и было достаточно удовольствия, какое он 'находил в моей беседе, чтобы создать мне репутацию» [9].

Приезд графа де Местра в Петербург совпал с усилением инте­реса столичной аристократии к католичеству и, в особенности, к иезуитам, которым она оказывала существенную поддержку.

1 января 1803 г. открылся их пансион в Санкт-Петербурге, куда были отданы племянник В. П. Кочубея, князь П. А. Вяземский,. Д. П. Северин, сын графа Н. А. Толстого, барон Вельо. Впослед­ствии в нем обучались шесть Голицыных, Прозоровские, Строга­новы, Барятинские, Гагарины и другие дети петербургской знати. Иезуитам помогали деньгами сенатор Томара, княгиня Щербато­ва и граф Штакельберг. Однако отношения с ними де Местра установились далеко не сразу. Посетив экзамены в пансионе, он записал у себя в дневнике, что никогда не видел ничего более жал­кого и не нашел здесь тех педагогических талантов, которые отли­чают их европейские школы [10] Близкий к иезуитам папский нун­ций монсеньер Ареццо считал де Местра человеком, «преиспол­ненным знаний, но также тщеславия и ложных идей, а потому опасным при настоящих обстоятельствах»** Но уже в 1810 г. де Местр поддерживает просьбы иезуитов о преобразовании их Полоцкой Коллегии в академию. 6 октября 1811 г. он подал на­чальнику Главного Управления Духовных Дел Иностранных Ве­роисповеданий князю А. Н. Голицыну особую записку в пользу их ходатайства, представляющую собой извлечение из его трактата о России, опубликованного впоследствии под названием «Четыре неизданных статьи о России»[11] Записка де Местра была прочи­тана Голицыным императору Александру, после чего Голицын передал автору желание государя получить всю работу целиком. При личной встрече Александр сказал ему, что прочел все с боль­шим удовольствием.

Именно в 1811 —1812 гг. де Местр был наиболее приближен к императору, а по мнению некоторых историков, он «оказал из­вестное влияние на решения царя в отношении ссылки Сперанско­го и войны»[12] Александр использовал его как частного секре­таря для редактирования некоторых государственных бумаг, а также в качестве советника. Ему, например, послали для отзыва проект памятника Минину и Пожарскому в Москве. Сын его был принят в самый аристократический Кавалергардский полк, и импе­ратор оплатил все расходы на экипировку молодого офицера, ко­торые далеко превосходили финансовые возможности отца. Одна­ко всякому фавору приходит конец, и для де Местра это произо­шло в декабре 1812 г., когда император Александр уехал к действующей армии. Центром всех дел стала Главная Импера­торская Квартира, а столица погрузилась в провинциальную ти­шину и спокойствие. Графу де Местру не оставалось ничего дру­гого, как писать свои дипломатические депеши, в чем и сам он видел мало смысла, ибо пока новости достигали Петербурга, а оттуда, пересказанные сардинским посланником, шли через Англии! к королю на остров, они теряли всякий интерес. Впрочем, вполне возможно, что их автор лелеял тайную надежду сохранить таким образом свои взгляды и идеи для потомства [13]

С окончанием войны произошло долгожданное воссоединение семейства де Местров. Находившийся во Франции с русским кор­пусом граф Родольф отпросился в отпуск и привез в Петербург мать и обеих сестер. Эти провинциальные аристократки оказались вдруг в гостиных и салонах блестящей столицы северной империи, и их появление не осталось незамеченным:

«Добрейшая графиня де Местр говорила очень мало, и пре­восходство над нею мужа было несомненным; дети же, по всей видимости, получили куда больше от отца, нежели от матери. Сын, Родольф, своим образованием, и умом несравненно превосходил наших юнцов, вследствие чего обрел для себя если не врагов, то хулителей и насмешников; то же самое относилось к мадемуазель Констанции. <...) Сия молодая особа изрядного ума, можно ска­зать ученая женщина, вызывала нашу неприязнь своими достой­ ными качествами; мы понимали, что слишком глупы и необразо­ванны для нее, и нас уязвляло, когда нередко обе сестры удаля­лись от наших танцев и игр, чтобы послушать беседу наших отцов и матерей. Признаюсь, я ужасно боялась графа де Местра и ма­демуазель Констанцию. Мне были известны их взгляды на рели­гию, и после обращения в католичество части моего семейства я очень хорошо понимала, что должна вызывать их неприязнь своим упорством в нежелании отказаться от нашей веры. <...) Тогда Россия была еще недостаточно цивилизованной страной, чтобы понять всю глубину гения Жозефа де Местра, а знать не имела той чистоты сердца и ума для восхищения благородной простотой и рыцарской преданностью этого верного слуги своего несчастного и униженного государя. Странное дело: графу де Местру отдавали дань большего восхищения и истинного понимания женщины, а не мужчины моей страны, и он отвечал им теми же чувствами. Весе­лый и занимательный с молодыми дамами, серьезный с теми, кто мог поддерживать умственную беседу, он был бы душой общества, если бы не те внезапные приступы