Петербургские письма

следует торо­питься: особливо припоминая один знаменитый французский стих: «Сударь, почтите меня вашим равнодушием». Я просил князя за­свидетельствовать Его Императорскому Высочеству глубокую мою признательность и заверить его, что при иных обстоятельствах не­пременно просил бы дозволения сделать это самолично. — Basta cosi [66]. — Несмотря на самые тягостные лишения, я испытываю ве­ликую радость от того поприща, на которое вступил Рудольф. Да­же самые чопорные дамы принимают его в общество своих до­черей. <...) А вообще могу сказать тебе (отнюдь не рассказывая обо всем), что трудно представить себе положение более необы­чайное, нежели мое, и то, что я из себя здесь представляю. Вот уже вторую зиму приходится мне обходиться без шубы; это все равно как не иметь рубашки в Кальяри: когда я среди всей этой азиатской роскоши выхожу из императорского дворца или от им­перского канцлера, грубый лакей кидает мне на плечи плащ, куп­ленный в лавке. Здесь по причине климата считается невозмож­ным иметь одного слугу, и я взял воришку, попавшегося в руки правосудия, предложив ему под кровом посланника стать честным человеком. Несколько месяцев все было хорошо, но трактирщик, который кормил или, вернее, отравлял меня, переехал на другое место, и я решился есть тот же суп, что и мой камердинер. Не­хватка слуг в сей стране и особливо при моем положении есть од­на из изощреннейших пыток, которую ты и представить себе не можешь. Но все же, любезный друг, мною отнюдь не пренебрегают, даже напротив <...).

¹ Долгоруков (Долгорукий)- 2^й Сергей Николаевич (1770— 1829) — князь. Генерал-от-инфантерии. В 1812—1813 гг. генерал-лейтенант, командир 8-го пе­хотного корпуса.

112. КАВАЛЕРУ де РОССИ

1 (13) ФЕВРАЛЯ 1811 г.

<...) Я служил и буду служить королю сколько достанет моих сил, а в качестве вознаграждения за таковое мое рвение прошу лишь одного: забыть о моем здесь существовании. Мне вполне под­ходят и здешний климат, и здешний народ, у которого, как и у всех людей, свои недостатки, но который добр, прост в обраще­нии и разумен, не говоря уже о его храбрости. Кроме того, я при­кован к этой стране чувством признательности. Время новых пред­приятий уже прошло для меня; я приехал сюда в смертельном страхе потерпеть неудачу, мне удалось выкарабкаться cosi cosi *, но не следует повторять сей опасный прыжок. <...)

В ночь с 31 декабря на 1 января (12—13 января нов. ст.) сго­рел большой санкт-петербургский театр. Один весьма рассуди­тельный человек сказал по сему поводу, что у государства есть очень простое средство отстроить его заново, ничего не тратя: для сего надобно лишь уволить французских актеров и балетных ар­тистов; одного их жалования хватит на все с избытком. Это со­вершенно справедливо. Нигде в других странах нет даже и поня­тия о необходимости для государства иметь театр. На те деньги, которые тратятся здесь на кучку скоморохов и падших женщин, Его Величество мог бы, несомненно, содержать всю военную часть и надежно охранять свой остров. В пожаре, к счастью, никто не погиб.

Я уже писал вам о миссии князя К<уракина> ¹ в Париж для поздравлений по поводу великого бракосочетания. Император дал ему 50.000 рублей, заплатил за прогоны и сказал с обычным своим добродушием, что ежели истратит он более, то пусть по возвра­щении представит новый счет. Князь и подал сей новый счет в два миллиона рублей. Меня уверяли в полной достоверности этого, что я еще постараюсь проверить. И после всего подобного сии господа жалуются, что Император недоверчив. Доверие по­добно покойной французской республике: едино и неделимо. Один и тот же моральный принцип управляет всеми действиями, и тому, кто вызывает подозрения в чем-то одном, нельзя верить и во всем прочем <...). <...)

Куракин Александр Борисович (1752—1818)—князь. Дипломат. Вице- канцлер (1796). До 1802 г. возглавлял Коллегию Иностранных Дел. Участво­вал в заключении Тильзитского мира. Посол в Австрии (1807—1808) и Фран­ции (1808—1812).

•

113. КОРОЛЮ ВИКТОРУ ЭММАНУИЛУ I

8 (20) ФЕВРАЛЯ 1811 г.

Государь,

Ваше Величество может удивиться тону донесения моего 15 и 10 февраля (нов. ст.), адресованного непосредственно к Вашему Величеству, хотя и написанному как бы к Государственному Се­кретарю. Но удивление ваше исчезнет, когда я скажу, что писано оно было для чужих глаз. Некоторые строки в нем могут принести пользу, и не следует пренебрегать ничем ради просвещения вели­ких монархов. Здесь были уже досмотрены кое-какие мои письма сего рода, в которых под видом доверительной непринужденности неизменно внушалось одно и то же: «Он ¹ привязан ко мне, своей славе и моей стране». А письмо с рассуждением об ошибках, при­ведших к аустерлицкому поражению, было даже задержано. У меня есть все основания полагать, что оно чрезвычайно понра­вилось. Воистину надобно в совершенстве знать и место действия, и фигурирующих персон.

Я отдал графу де Мочениго² другое письмо, сказав при этом, что поелику имеет он обязательства перед Его Императорским Величеством, я отнюдь не прошу его умолчать о нем. Он без оби­ няков признался мне в непременности для него представить пись­мо мое, но совершенно при том не подозревал, что повезет № 2, вложенный в письмо Герцога к своей Государыне³ Мы будем иметь удовольствие узнать, осмелятся ли вскрыть конверт, пред­назначенный для двух монархов. Нижайше прошу уведомить меня о сем. № 1, адресованный Вашему Величеству, завернут и заклеен в лист парижской газеты, на котором малыми литерами значится декабрь 1810 г. Внутрь листков я всыпал немного голубого песка, который при вскрытии пакета должен высыпаться. № 2, адресо­ванный кавалеру де Росси, заклеен листом издающейся здесь Gazette Allemande [67] Посему Вашему Величеству не составит тру­да разобраться во всем. В № 1 я сообщаю об истинном положении сей страны: как об обстоятельствах, коих следует опасаться, рав­но и о тех, на кои можно возлагать надежды. Ошибки столь мо­гущественного государя губительны для всей Европы, а особливо для Вашего Величества. Большое счастье, ежели, пользуясь всеми возможными средствами, мы сможем отвратить их! Дабы письмо мое возымело большее влияние, надобно так писать его, словно я уверен, что оно не будет прочитано, однако сие не исключено и на самом деле. <...)

Здесь сделано весьма важное военное изобретение. Правитель­ство испытывает теперь чрезвычайный недостаток свинца, и некий английский парфюмерщик (обратите внимание на сию несообраз­ность) по имени Грессон человек изобретательного ума, приду­мал лить пули из чугуна, а ради увеличения веса придавать им овальную форму. Их полируют до зеркального блеска, и при испы­тании такие пули не только не уступали, но и превосходили свин­цовые. На соответственном расстоянии ставили одну за другой несколько досок, при этом свинцовая пуля пробивала две и за­стревала в третьей, а чугунная пробивала три доски. Император дал изобретателю 50.000 рублей и простил еще 25.000, которые тот задолжал банку. Все мануфактуры Империи извергают целые потоки сих пуль, стоящих не более трети противу прежних; мате­риал же для них составляет одно из природных богатств России. Пуд (40 фунтов) таких пуль стоит лишь 8 рублей, то есть по ны­нешнему курсу 6 или 7 ливров. Мне говорили, что у Императора возникли некоторые сомнения после того, как его лейб-медик заявил, что раны от сих пуль будут много ужаснее. Но закон самосохранения превыше всего. Итак, как и в прежние времена, железу будет принадлежать исключительная честь убивать лю­дей, ибо и все другие нации поспешат сделать убийство более де­шевым. Но сколь увеличатся от сего во всем мире страдания и вопли несчастных! <...)

Усиленно говорится об ужасающем плане превратить Польшу в пустыню при начале войны. Император противу сего, но кто знает, как повернется дело, когда объявится необходимость? Или, вернее, кто не знает сего? <...)

1 Он — имеется в виду сам автор. Поскольку письма перлюстрировались и о содержании некоторых докладывалось императору, Ж. де Местр надеялся таким образом внушить благоприятное о себе мнение.

2 Мочениго (Моцениго) Георгий Дмитриевич (1764—1839)—граф. Сын вы­ходца из Венеции. Дипломат. Русский посланник в Неаполе.