— И не слыхал, и не видал их никогда. Что касается тамошних продуктов, я только и знаю маконское вино. Ну-с, так сколько стоит корсиканский нож?
— Без запроса шесть франков.
— Шесть франков! Ай-яй-яй! Нет уж, от этого увольте!
— Уверяю вас, что это недорого и я не могу продать его дешевле.
Оскар Риго, по прозванию Риголо, слегка провел пальцем по острию ножа.
— Черт возьми! — пробормотал он. — Настоящая бритва!
— Из чистой стали! Вы будете мне благодарны. Посмотрите, в рукоятке сосуд для выпивки, что очень удобно во время поездок.
— Ну, ладно, я решаюсь, — сказал парижанин, подумав с минуту. — Получайте деньги.
Он бросил на прилавок монету в двадцать франков и продолжал:
— Я хорошо знаю, что делаю глупость, покупая безделушку по такой цене, но по крайней мере это будет служить мне воспоминанием о Марселе.
— Вы едете в Париж?
— Где я родился. Я парижанин чистой крови и увидел свет с высот Бельвилля. У меня осталась там молоденькая сестра, которая, верно, изменилась к лучшему с того времени, как я ее видел.
— А давно ли вы не были там?
— Три года, любезный. Вот уже три года, как я оттуда уехал. Я еду из Африки, которая, как говорят шутники, встала мне поперек горла. Африка меня наградила только лихорадкой, и больше ничем, а мне надо чем-нибудь кормиться, и потому я возвращаюсь в Париж.
— В таком случае желаю вам счастливого пути, — произнес торговец, подавая сдачу.
— Я уеду не раньше как дня через два-три. Я приехал только сегодня утром и хочу побывать в театре и еще кой-где.
— Завернуть нож?
— Не стоит. Я его положу в карман и пущу в ход при первой же закуске.
— Но если вам случится его потерять, помните, что у меня осталось много совершенно таких же. Несчастье легко будет поправить.
— Да, но для моего кармана это немножко дорого.
Торговец проводил до двери случайного покупателя, который, уходя, напевал какую-то песенку.
— Извините, сударь, что заставил вас долго ждать, — обратился он к Пароли, — но что делать, парижане очень болтливы, а нам, людям торговым, не с руки затыкать рот своим покупателям.
— Я не тороплюсь, — ответил итальянец.
— Что вам угодно?
— Нож для путешествия.
— Изящный?
— Нет, но прочный. Я еду в дальние края, и не мешает иметь в своем кармане верное оружие.
— Желаете вы нож вроде такого, какой я продал сейчас парижанину?
— Я хорошенько не всмотрелся. Покажите, пожалуйста.
— Вот, сударь.
Купец подал нож. Пароли тщательно его осмотрел.
— Вы ручаетесь за его прочность?
— Да, сударь. Он сделан в мастерской, слава которой известна целому свету.
— Сколько стоит?
— Шесть франков. У меня цена для всех одна, и я довольствуюсь очень небольшим барышом.
Пароли заплатил деньги, положил нож в карман и вышел. Продавец взял книгу из ящика конторки, открыл ее и записал под списком нескольких вещей, проданных 9 декабря 1883 года: «Два корсиканских ножа по 6 франков. Итого: 12 франков»
Итальянец, вернувшись в отель на набережной Братства, прошел прямо в свою комнату. Он услышал, что кто-то ходит в соседнем номере.
Анджело поступил так, как делал каждый вечер, с первого же дня своего прибытия в отель: наклонился и стал глядеть в замочную скважину. Он вдруг задрожал, и его глаза загорелись алчностью.
Пароли увидел Жака Бернье, стоявшего против него возле маленького стола, на котором лежал открытый чемодан. Возле чемодана, также раскрытый, находился кожаный саквояж очень маленького размера. Перед Жаком Бернье лежала кипа бумаг и несколько связок банковских билетов.
Он завернул деньги в платок, свернул его и завязал очень туго, желая уменьшить размер узелка.
— Тут триста сорок восемь тысяч франков, — проговорил он вполголоса, — мне хватит двух тысячефранковых билетов в бумажнике. Квитанция — в маленьком саквояже с остальными деньгами. Совершенно бесполезно класть их в карман. Ах да, письмо Сесиль!
Говоря сам с собой, Жак укладывал бумагу за бумагой в ручной сак.
— Готово, — прибавил он, закрывая его. — Завтра я закончу здесь свои дела, а послезавтра уеду, чтобы повидаться в Дижоне со старым другом Леройе.
Взяв кожаный саквояж, он положил его в чемодан, запер ключом, висевшим на кольце, и спрятал под изголовье.
Жак Бернье продолжал говорить сам с собой вполголоса, так как это вошло у него в дурную привычку в течение долгих часов забот и волнений об исходе процесса. Процесс выигран, а привычка осталась.
Он начал раздеваться, и через несколько минут огонь у него погас, а постель заскрипела под тяжестью тела.
— Уф! — проворчал Пароли, вставая и проведя рукой по лбу, покрытому потом. Вид кипы банковских билетов вскружил ему голову. Глубокая морщина пролегла между бровями. Мертвенно-бледное лицо приняло выражение суровой жестокости.
Немного спустя он сам улегся и в свою очередь погасил свечу. Анджело пытался уснуть, но мрачные мысли отгоняли сон, и за всю ночь он не мог сомкнуть глаз. Как только пробило четыре, Пароли вскочил, оделся, велел ночному слуге отворить выходную дверь, дал ему на чай, прошел набережную Братства и направился к вокзалу.
Итальянец вошел в зал ожидания и стал ждать выдачи билетов. Наконец послышался звон колокольчика, извещавший пассажиров об открытии кассы.
Пароли, заслышав звонок, бросился поспешно к кассе и взял билет второго класса в Дижон. Через минуту поезд уносил его к цели путешествия, куда он должен был прибыть, впрочем, только на следующую ночь.
Было восемь часов утра того самого дня, когда итальянец сел в Марселе в вагон второго класса.
Молодой человек лет двадцати, с умным и веселым лицом, дышавшим здоровьем и силой, с изящными, мягкими манерами, прибыл из города на Дижонскую станцию.
Он был одет в охотничий костюм из темно-зеленого бархата, в толстые сапоги, меховую шапку с ушками, что было необходимо ввиду холодной погоды; через плечо перекинута охотничья сумка, а в левой руке — ружье.
Он вошел в контору начальника станции; тот поспешил навстречу, протягивая руку.
— Здравствуйте, милый monsieur Леон! Вы отправляетесь на охоту?
— Да, как видите, во всех охотничьих доспехах, — ответил молодой человек.
— Далеко ли едете?
— Да порядочно. Я получил вчера письмо от школьного товарища, семья которого живет в Сен-
