моей сторон?. Этимъ путемъ я, быть можетъ, отучу его наконецъ навязывать мн? подобныя посольства, когда онъ увидитъ, какъ мало толку отъ нихъ. Неудачу эту онъ, в?роятно, припишетъ врагу своему волшебнику и найдетъ, что нев?рный изъ желанія ч?мъ-нибудь насолить ему перем?нилъ образъ его дамы.» Такъ успокоилъ себя наконецъ Санчо, и счелъ д?ло конченнымъ. Онъ оставался подъ деревомъ до вечера, желая в?рн?е надуть своего господина, и такова была удача его въ этотъ день, что когда онъ собирался уже с?сть на осла, оруженосецъ къ невыразимой радости своей зам?тилъ на дорог? трехъ крестьянокъ, ?хавшихъ верхомъ на трехъ ослахъ или, быть можетъ, ослицахъ (авторъ умалчиваетъ объ этомъ). Нужно однако думать, что это были ослицы, обыкновенныя верховыя животныя испанскихъ крестьянокъ. Увид?въ ихъ, Санчо быстро поскакалъ къ Донъ-Кихоту, котораго засталъ все еще грустно вздыхавшаго и погруженнаго въ свои любовныя мечты.
— Другъ мой! какого рода в?сти приносишь ты мн?? сказалъ Донъ-Кихотъ, завид?въ своего оруженосца. Какимъ камнемъ суждено мн? отм?тить сегодняшній день: б?лымъ или чернымъ?
— Краснымъ! отв?тилъ Санчо, какъ т? выв?ски, которыя хотятъ сд?лать зам?тными издалека.
— Ты приносишь мн? значитъ радостныя в?сти? сказалъ Донъ-Кихотъ.
— Такія радостныя, что вамъ стоитъ только пришпорить Россинанта, и сказать на встр?чу Дульцине?, которая ?детъ сюда съ двумя своими горничными.
— Пресвятая Богородице! воскликнулъ рыцарь; правду-ли ты говоришь? Санчо, будь откровененъ со иной и ложной радостью не думай разс?ять мое уныніе!
— А мн? что за выгода надувать васъ, когда вы въ двухъ шагахъ отъ возможности пов?рить мои слова, отв?тилъ Санчо. Пришпоривайте же Россинанта, сл?дуйте за мной и вы узрите нашу владычицу принцессу, разряженную, какъ подобаетъ ей. Она и ея прислужницы — это я вамъ скажу, ц?лыя алмазныя р?ки, жемчужныя ожерелья, золотыя и серебряныя ткани, и право я, не понимаю даже, откуда берутся у нихъ силы нести все это на себ?. Волосы ихъ, широкими прядями разсыпанные по плечамъ, кажутся солнечными лучами, волнуемыми в?тромъ, и въ добавокъ вс? три он? ?дутъ на трехъ породистыхъ одноходцахъ.
— Иноходцахъ, а не одноходцахъ, зам?тилъ Донъ-Кихотъ. Санчо! подумай, за кого приняла бы насъ Дульцинея, еслибъ услышала какъ ты коверкаешь слова.
— Отъ одноходца до иноходца недалеко, возразилъ Санчо; но на чемъ бы он? не ?хали, а только я въ жизнь мою не вид?лъ такихъ роскошныхъ дамъ, особенно какъ госпожа моя, принцесса Дульцинея, поражающая разомъ вс? пять чувствъ.
— Санчо! въ благодарность за радостную в?сть дарю теб? добычу, которая достанется мн? въ первомъ ожидающемъ насъ приключеніи, или если хочешь будущихъ жеребятъ моихъ трехъ кобылъ, сказалъ Донъ-Кихотъ.
— Н?тъ ужъ лучше жеребятъ, а съ добычей, Богъ съ ней, отв?тилъ Санчо.
Продолжая разговоръ въ томъ же род?, наши искатели приключеніи вы?хали изъ л?су, и Донъ-Кихотъ тотчасъ же окинулъ взглядомъ Тобозскую дорогу во всю ея длину, но видя на ней только трехъ крестьянокъ, онъ н?сколько смутился, и спросилъ своего оруженосца, за городомъ ли онъ покинулъ трехъ великол?пныхъ дамъ?
— Да гд? же у васъ глаза, назади или спереди, отв?чалъ Санчо, не видите вы разв? этихъ трехъ дамъ, сіяющихъ, какъ въ полдень солнце и скачущихъ прямо сюда.
— Я вижу только трехъ крестьянокъ на трехъ ослахъ, отв?тилъ Донъ-Кихотъ.
— Съ нами крестная сила! воскликнулъ Санчо. Возможная ли вещь — принять иноходцевъ, б?лыхъ какъ сн?гъ, если не бол?е, за трехъ ословъ. Клянусь Богомъ, вы или сл?пы ими очарованы.
— Санчо! это ты, кажется, осл?пъ, возразилъ Донъ-Кихотъ. Что это ослы или ослицы, это такъ же в?рно, какъ то, что я Донъ-Кихотъ, а ты Санчо Пансо; по крайней м?р? мн? такъ кажется.
— Полноте шутить; протрите-ка глаза и кланяйтесь скор?й вашей дам?, которая такъ близко отъ васъ, отв?тилъ Санчо.
Съ посл?днимъ словомъ онъ поскакалъ на встр?чу крестьянкамъ и, поровнявшись съ ними, соскочилъ съ осла, придержалъ его за узду и, упавъ на кол?ни предъ какой-то мужичкой, воскликнулъ: «о, сіятельная принцесса, царица и герцогиня красоты! пролейте св?тъ вашего вниманія на поб?жденнаго вами рыцаря, остановившагося неподвижно, какъ мраморная статуя, бл?днаго и смутившагося при вашемъ приближеніи. Я оруженосецъ его Санчо Пансо, а господинъ мой странствующій рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій, изв?стный подъ именемъ рыцаря печальнаго образа».
Т?мъ временемъ, какъ Санчо говорилъ, влюбленный рыцарь упалъ на кол?на близъ своего оруженосца и, выпучивъ глаза, гляд?лъ на крестьянку, величаемую Санчо принцессой. Видя передъ собою толстую, курносую д?вку съ раздутымъ лицомъ, онъ, отъ удивленія, не могъ пошевелить губами. Крестьянки, въ свою очередь, видя, что имъ загораживаютъ дорогу какіе то два кол?нопреклоненные незнакомца, совершенно не похожіе одинъ на другого, поражены были не мен?е Донъ-Кихота. Наконецъ, та, къ которой Санчо держалъ р?чь, попросила нашихъ искателей приключеній ?хать своей дорогой и оставить въ поко? ее и двухъ другихъ крестьянокъ, потому что имъ некогда.
— Великая принцесса, воскликнулъ Санчо. О, всемірная дама Тобозо. Какъ не тронется великодушное сердце ваше, видя распростертымъ у вашихъ ногъ славу и красоту странствующаго рыцарства.
— Ишь ты, какіе важные господа, заговорила одна изъ крестьянокъ. Хуже мы, что-ли другихъ, что вы приходите трунить надъ нами? Убирайтесь-ка; убирайтесь.
— Встань Санчо, угрюмо сказалъ Донъ-Кихотъ; я вижу, что судьба, еще не насыщенная моими несчастіями, заперла пока вс? пути, по которымъ радость могла бы проникнуть въ душу, оживляющую это бренное т?ло. А ты, продолжалъ онъ, обратившись къ крестьянк?, ты — недосягаемый пред?лъ земной красоты, божественное соединеніе вс?хъ земныхъ совершенствъ, одна поддержка моей боготворящей тебя души, пусть пресл?дующій меня волшебникъ покрылъ глаза мои какимъ-то непонятнымъ туманомъ, скрывающимъ отъ меня, но не отъ другихъ, подъ чертами грубой крестьянки, твой образъ небесный, твою несравненную красоту; я т?мъ не мен?е умоляю тебя кинуть на меня взоръ, полный любви, если только врагъ мой, волшебникъ, не преобразилъ и меня теперь въ какого-нибудь вампира, желая сд?лать твоего рыцаря ужаснымъ въ твоихъ глазахъ. Ты видишь, боготворимая дама, мою в?рность, и преданность теб?; ты видишь, что не смотря на козни враговъ моихъ, я не перестаю воздавать теб? почести, достойныя твоей красоты.
— Таковскую нашли, отв?чала крестьянка: стану я слушать, что вы тамъ городите. Пустите-ка, пустите насъ, намъ некогда по пустякамъ тратить съ вами время.
Санчо посп?шилъ встать и пропустить мнимую Дульцинею, отъ души восхищенный удачными результатами придуманнаго имъ обмана, выпутавшаго его изъ весьма затруднительнаго положенія.
Когда воображаемой Дульцине? дана была дорога, она ударяла своего осла гвоздемъ, насаженнымъ на палку, стараясь погнать его во всю рысь. Но оселъ, чувствуя на своей кож? гвоздь чаще обыкновеннаго, началъ выд?лывать такіе прыжки, что въ конц? концовъ свалилъ мнимую Дульцинею на землю.
Влюбленный рыцарь посп?шилъ въ ней на помощь, между т?мъ какъ Санчо кинулся поправлять с?дло, съ?хавшее у осла ея на самый животъ. Когда сид?ніе Дульцинеи было исправлено, Донъ-Кихотъ хот?лъ на рукахъ донести свою очарованную даму до ея осла, но мнимая Дульцинея освободила его отъ этого труда. Протянувъ руки въ ше? своего осла и опершись за нее, она сд?лала шага три назадъ и потомъ, вскочивъ на него легче сокола, она въ то же мгновенье сид?ла уже верхомъ.
— Клянусь Святымъ Рохомъ! воскликнулъ Санчо, наша царица легче лани и заткнетъ за поясъ любаго оруженосца Кордовы и Мексики. Каково! въ одинъ прыжокъ очутиться верхомъ на кон? и, посмотрите, посмотрите, какъ она, безъ шпоръ, пришпориваетъ своего иноходца, да и свита не отстаетъ отъ нее; вс? он? несутся какъ вихрь. Санчо говорилъ правду, потому что крестьянки мчались во весь опоръ, по крайней м?р? съ полмили.
Донъ-Кихотъ проводилъ ихъ глазами, и когда он? скрылись у него изъ виду, сказалъ Санчо: «другъ мой! ты видишь теперь, до чего простирается ненависть во мн? волшебниковъ. Ты видишь, въ какимъ презр?ннымъ уловкамъ приб?гаютъ они, чтобы лишать меня того блаженства, которое могъ я испытать, созерцая красоту Дульцинеи. О, былъ ли на св?т? челов?къ несчастн?е меня. Не служу ли я олицетвореніемъ несчастія? изм?нники! не довольствуясь превращеніемъ Дульцинеи въ грубую мужичку, не довольствуясь т?мъ, что показали мн? мою даму въ образ?, недостойномъ ея званія и прелестей, они лишили еще ее того ароматнаго дыханія, которое отличаетъ дамъ высокаго происхожденія, не выходящихъ изъ міра духовъ и
