такие незначительные, пустяковые вещи случаются во время любой революции, что в любом случае следует во всем винить мелких сошек, подчиненных, и что в конце концов фюрер добился невероятных результатов дома и за границей и сделал так много для вермахта в частности, что такого рода нарушения порядка на самом деле следует отнести на его счет. До недавнего времени фактически для офицера физическое сопротивление могло быть названо мятежом, и, более того, для офицера старой школы и офицеров, служивших в Первую мировую войну, это было бы настоящим преступлением.
Это верно, что старшие офицеры того времени вынесли суровый приговор армии, которая попрала свою честь, когда не смогла отреагировать на преступное убийство Шлейхера. Однако мы не должны забывать (и даже желать забыть) о том, что в отношении вопросов чести германский офицерский корпус жил много лет, а может, с незапамятных времен по имманентным законам трагедии в классическом понимании Еврипида и Софокла или их наследника Шиллера. Это был разрушительный рок судьбы, что представление о чести, имевшееся у прусского офицерского корпуса и почти у всех немцев, было так тесно связано с суверенами и их службой. Это представление воспитывалось веками. А потом, когда все монархии пали, традиционная вера внезапно сменилась другой и показала иную, совершенно неожиданную, ужасную сторону. У офицерского состава похитили королевскую путеводную звезду, офицерский кодекс чести утратил свои закрепленные в веках свойства и сместился в опасный крен, в тревожное положение нестабильности. Затем мало-помалу офицерство, похоже, нашло новую путеводную звезду, новую центральную точку во
Но затем последовали дальнейшие сокрушительные удары. Человека, которого Гинденбург еще недавно называл «богемским капралом», он лично назначил канцлером. Вскоре после этого Гинденбург умер; Гитлер сменил его на посту, став главой рейха и его вооруженных сил; и что еще хуже, обязал Бломберга немедленно привести весь офицерский корпус к клятве верности лично фюреру. Совокупный эффект всего этого сделал абсолютно верным постулат, что при условии, что монархические традиции еще живы в офицерском корпусе, там мог возникнуть предательский образ, миф о фальшивой монархии.
Новая динамичная личность во главе народа, рейха и вермахта без труда добилась абсолютного повиновения во всем, что ей было нужно. В прошлом монархам всегда приносили клятву верности; теперь же ее приносили лично фюреру, и очень скоро случилось так, что его личность перекрыла собой все, включая и представление о чести, как индивидуальной, так и коллективной. Не существует других возможных объяснений того факта, что генерал Йодль (которого я назвал здесь как типичного из бессчетного числа старших офицеров и генералов) мог 13 мая 1945 года сказать такое: «Как солдат я подчинялся и верил, что моя честь требует от меня сохранять послушание, в котором я поклялся… Я провел эти пять лет, работая молча, несмотря на то что я часто полностью не соглашался и думал, что приказы, которые я получал, абсурдны и невозможны. Я понимал, что с весны 1942 года мы не могли выиграть войну…» Этот кодекс чести был полезным орудием для обучения офицеров их долгу при старой, настоящей монархии, но при фальшивой монархии, диктатуре, это было обречено на некое фальшивое же существование. В этом, в частности, заключалась трагедия высшего офицерства. Эта трагедия уходила корнями в ту же почву, что и они сами, но она держалась на взаимной связи исключительно враждебных обстоятельств – войны, ее последствий, а также двух революций.
Каждая революция до некоторой степени является брешью в цепи последовательности. Несмотря на гражданскую войну, такая страна, как Соединенные Штаты, преодолела эту брешь. Появился Вест-Пойнт, восхитительное военное училище, которое осталось верным традициям лояльности, уходившим в год его основания – 1802-й. Эта традиция сама основывалась на проекте, составленном в 1783 году генералом Фридрихом Вильгельмом фон Штейбеном, который когда-то был офицером при Фридрихе Великом, а позже стал гражданином Америки. Германский гость непременно поразится тому, что представление о чести в Вест-Пойнт нашло отражение в девизе училища: «Долг, честь, страна» – оборот почти прусского характера. На другом полюсе в совершенно иных условиях, чем в Германии, имело место нарушение традиции, посредством чего большевики в 1917 году разложили царскую армию. Мы слишком мало знаем о том, каким образом Красная армия справилась с возникшей впоследствии проблемой.
Что же до нашей соседки – Франции, чья история имела так много точек соприкосновения с нашей собственной историей, то мы можем припомнить, что в 1959 году ее старейший и наиболее уважаемый генерал Максим Вейган прочитал лекцию перед офицерами Высшей военной школы, в которой он передал свой большой практический и технический опыт и дал представление о мыслях и чувствах французских офицеров. По вопросу, который интересует нас, следующий отрывок кажется нам наиболее характерным: «Здесь следует четко провести черту между честью и тем, что может быть не более чем «вопросом чести», ибо в последнем всегда больше работает частичка чего-то личного, такая как привязанность человека или репутация, которую следует сохранять… По этой причине мне кажется, что для офицера прежде всего важно избегать приношения клятвы, которая привязывает его к человеку… Ибо из этого может возникнуть вопрос чести, который может вызвать конфликт с самой честью, притупить чувство абсолютного долга и терзать совесть». Именно такому трагическому искушению подверглись лидеры национал-социалистов и германский офицерский корпус. И это трагическое положение затрагивало в еще большей степени глубинные принципы германского государства.
Часть четвертая
Государство
Глава 20
Отношения с сувереном: «либерализм»
В 1920—1930-х годах появились два известных военных исследования. Одно из них – посмертная книга Клаузевица Vom Kriege («О войне»), а другая представляла собой труд сорокалетнего историка Леопольда Ранке, который рассматривал эту тему под углом зрения новой интерпретации военной истории, происходившей из Франции, а именно: что военные институты должны по своей природе отражать состояние гражданского общества. Для нас это может показаться очевидным; однако в его время логику политической истории нужно было еще распознать в путанице событий и убедиться, что она имеет под собой твердое основание. Состоятельность исторических исследований Ранке была показана на предыдущих страницах этой книги, и нигде она не проступает более отчетливо, чем в связи с офицерским кодексом чести, и прежде всего в деле дуэльных поединков, которое когда-то казалось столь важным. И все же условия, в которых эта проблема была задумана до Первой мировой войны, казалось, несли в себе непримиримый конфликт с легальными и конституциональными представлениями о государстве – государстве, которое становится более демократичным и которое в конечном итоге опирается, по крайней мере в теории, на христианские ценности и достоинство отдельного человека. До таких пределов, например, моральный конфликт, включающий индивидуума, совпадал с конфликтом, включавшим моральный характер государства. Один вырабатывался из другого, но время от времени весь комплекс претерпевал изменение аспектов.
В этом процессе имелись три стадии развития, три последовательные смены идей и представлений, которые стоит различать, а именно: феодальные, абсолютистские и конституциональные. Феодализм характерен для средневекового государства, основанного на представлении о социальном статусе. С одной стороны, существовало что-то вроде республик землевладельцев, с другой – правительство городов, управляемых гильдиями. Все это сообщество было в постоянной опасности впадения в политическую анархию или в неорганичный конгломерат политических субъектов, крошечных и вследствие этого бессильных. Их сохраняло создание средневековой империи, которая теоретически, если не фактически, была универсальной. Направление, в котором развивалась Священная Римская империя германской нации, заключалось в том, что входящие в его состав территории, и особенно восемь электоратов, становились все более и более независимыми. Наконец, после заключенного в 1648 году Вестфальского мира они обрели полный международный суверенитет, в то время как империя, как таковая, превратилась в жалкую тень былого могущества и престижа и в конце концов полностью прекратила существование.
Вначале территориальные суверены оказывали влияние на феодальное организованное общество, то есть феодальную субструктуру своего государства. Между тем в Германии, и в особенности в Пруссии, как и во Франции, удалось построить общество на совершенно иной основе, создав рациональное государство, в котором основой бытия была власть. В отличие от настоящего феодального государства оно состояло не из горизонтальной формации, а из вертикальных слоев. Вся власть сосредотачивалась и персонифицировалась
