— Ну и он уехал. А потом вернулся с большими деньгами. Очень большими. Собственно, дом на эти деньги был достроен… по-другому, в общем… в два этажа, с пристройками… И машина куплена… Ну… сначала, конечно, другая, не та, что вы сегодня видели… Не думаю, что вам есть за что меня осудить.
— Да мы и не за этим приехали, — сказала Марина.
Пирогов, взглянув в глаза Марине, усмехнулся:
— А я ведь сразу тогда понял, что вы с Александром пытались обвести меня вокруг пальца. Я очень хорошо знал его отца, Ивана, а потому был в курсе того, что ни у каких родственников не может быть к нему имущественных притязаний.
— Почему же тогда не вывели нас с Сашей на чистую воду? — удивилась она.
— А зачем мне это нужно? Мы с Машей вас ни в чем не обманули. Я просто умолчал кое о чем, и все.
— Ничего себе: кое о чем!! — опять возмущенно воскликнул Александр. — Речь идет о проклятии, а ему — «кое-что»!!
— Действительно… Константин Макарович… это как-то… — проговорила Марина.
— Я не воспринял это всерьез. Проклятие… Бабкины сказки какие-то… — улыбнулся Пирогов.
— Ничего смешного не вижу! У меня дети гибнут!!! — прорычал Саша и вцепился обеими руками в рубашку пожилого мужчины.
Отец Дмитрий с трудом оторвал его пальцы от фланелевой ткани и усадил брата обратно на стул.
— Ну… не знаю… — пробормотал Константин Макарович. — У меня вот детей нет… и без всякого проклятия…
— У каждого свое проклятие… — заметил отец Дмитрий. — А проклятие священника — это вообще очень серьезно… если, скажем, анафема… Константин Макарович, а Иван Толмачев не рассказывал вам, живы ли сейчас какие-нибудь родственники Захария и Пелагеи из села Окуловка? Можно ли их как-нибудь найти? И еще… Остались ли хоть какие-нибудь их вещи? Может быть, хоть церковные?
Константин Макарович пожевал губами, допил из чашки совершенно остывший чай и сказал:
— Иван Толмачев оставил мне письмо… для сына…
— И вы… до сих пор… — прошептал побелевшими губами Саша. — Да как же вы могли…
— А вот так и мог! Ванька мне сказал, чтобы я это письмо отдал Александру только в том случае, если он о нем спросит.
— Как же я мог спросить, если о нем не знал… Ерунда какая-то… — все так же растерянно проговорил Александр и беспомощным взглядом обвел собравшихся за столом.
— Я тоже спросил Ивана, как сын может спросить о письме, если не знает, что оно для него написано.
— Ну и что он ответил? — выдохнула Марина.
— Он сказал, что письмо особое… то есть оно понадобится Сашке только в том случае, если проклятие и впрямь существует. Понимаете, сам Иван тоже не очень в него верил. Конечно, в его семье происходили несчастья, но их было не больше, чем у других. Я его об этом спрашивал. Ванькины дед с бабкой… ну те… которые, собственно, и затеяли присвоить чужую собственность, оба умерли от тифа, но тогда полдеревни вымерло и без всякого проклятия. Тетя Дуся, их дочь, ничем особенным не болела и умерла своей смертью. Ее муж был жуткий алкоголик, с перепою и помер, ну так… пол-России пьет… То, что Татьяна неудачная получилась… тоже ведь немало таких убогих-то… Уж Иван повидал всяких, пока растил больную дочку.
— Но ведь у бабушки Дуси, кроме отца, еще двое детей было. Я даже имена их помню: Игнат и Наталья. Они же умерли! — напомнил Саша, который уже несколько пришел в себя и даже порозовел лицом.
— Так война ж была…
— Похоже, что это проклятие набирает силу от поколения к поколению… — проговорила Марина. — Серьезно страдать от него стали дети и особенно внуки Матвея и Евдокии…
— Несите письмо, — предложил Пирогову отец Дмитрий.
Тот кивнул и, тяжело опершись о стол, поднялся. Когда он вышел из комнаты, Марина сказала:
— Из старшего поколения семьи Епифановых жива только Галина Павловна. Может быть, она знает, где жил прадед ее мужа, Аркадия Матвеевича!
— Все может быть, хотя… — пожал плечами Саша. — Честно говоря, меня, например, никогда не интересовали Ленины предки. Возможно, и Галина Павловна не интересовалась тем, откуда пошел род Епифановых. Но спросить, конечно, придется… на всякий случай… Вдруг да…
— Вот это письмо, — прервал Александра вошедший в комнату Пирогов и протянул ему конверт с красивым петербургским видом.
Слегка подрагивающими руками Толмачев надорвал конверт и вытащил из него двойной листок из ученической тетради в клетку. Развернув письмо, Саша принялся жадно читать его, чуть шевеля губами. Все собравшиеся за столом напряженно ждали, когда он закончит. Наконец он дочитал до конца, опять полез в конверт и достал из него еще один листок, сильно пожелтевший и затершийся на сгибах. Развернув его, Толмачев пробежал глазами темные строчки, которые просвечивали даже с другой стороны листка, и слегка осипшим голосом сказал:
— Это опись…
— Опись… — без всякого выражения повторила за ним Марина.
— Опись ценностей? — спросил Дмитрий.
— Да, — кивнул Саша. — Это список того, что нашим родственничкам оставила попадья. Тут вот… и потир… не знаю, что это такое… и какой-то дискос, и Четвероевангелие, напрестольный крест… и все то, что было в шкатулке… как тут написано: коричневого полированного дерева… Вот… и изумрудный гарнитур с бриллиантами… сапфировое колье… броши… и всякое другое… В общем, похоже, что на бешеные деньги…
— А что написал тебе отец? — перебил его Дмитрий.
— Написал, что если я хочу со всем этим разобраться, то мне следует ехать в Окуловку, которая находится где-то в районе Воронежа… точнее он сказать не может. А еще… что, по его сведениям, которые он добыл не без труда, там надо искать Любу или, скорее, ее потомков…
— Любу? — переспросила Марина замершего в раздумье Толмачева.
— Да… Люба — это дочь Захария и Пелагеи, которая вышла замуж за какого-то местного… не то агронома… не то зоотехника… В общем, за человека, далекого от церкви.
— Скорее, потомков? — опять подала голос Марина. — То есть ее самой уже может не быть в живых?
— Эта Люба должна быть одного поколения с нашими с Сашей дедами, а значит, вполне возможно, что ее действительно уже нет в живых, — ответил ей отец Дмитрий.
— А вдруг потомки ничего не знают?
— Вряд ли. Подобные истории, про украденные сокровища, передаются из поколения в поколение. Другое дело, что они могли обрасти несуществующими подробностями и всякими присказками, но память о них все равно должна сохраниться, особенно если в семьях потомков Захария и Пелагеи так и нет достатка. В общем, надо туда ехать.
— Куда ехать-то? — выкрикнул Саша. — В письме адреса нет!
— Я все узнаю, — сказал Дмитрий. — Теперь проще искать старый приход отца Захария Мирошникова. Саша, ты все важное нам сказал?
Тот как-то рассеянно кивнул, засунул письмо с описью обратно в конверт и убрал во внутренний карман пиджака.
— Ну тогда мы поедем… пожалуй. — Марина первой поднялась из-за стола и поблагодарила Пирогова: — Спасибо за чай и вообще… за все…
Тот тоже кивнул и спросил:
— Надеюсь, что вы больше нас с Машей не потревожите? Клянусь, я сказал все, что знал, и передал Александру Ивановичу все, что оставил ему отец. И ничего не крал… Все, что у меня сейчас есть, я честно отработал. Иван Толмачев не имел ко мне никаких претензий.
— Да-да… Конечно… — поспешил сказать отец Дмитрий и потащил за собой все еще несколько
