— Совершенно верно. Ну и как? Пришлась ему по вкусу правда?
— По-моему, не очень.
Подошла официантка, и Кейт заказала ромашковый чай — или что-то в этом роде.
— Ты сказала ему, где я вчера был? — осведомился я.
— Я сказала, что ты ездил куда-то на восток и это все, что мне известно. Я вполне откровенно объяснила ему, что ты далеко не всегда делишься со мной информацией, чтобы в щекотливой ситуации мне не пришлось лгать. С чисто профессиональной точки зрения он оценил эту стратегию, но, надо сказать, был просто в бешенстве.
— Одно только упоминание моего имени всегда приводит его в подобное состояние.
Ромашковый чай принесли как раз в тот момент, когда раздался звон битой посуды. Кейт вздрогнула. Должен заметить, что после беседы с Кенигом она казалась несколько возбужденной.
— Это запись, — объяснил я. — Ты не очень испугалась?
— Все в порядке. — Сделав глоток чаю, она наклонилась ко мне и произнесла: — Я дала ему понять, что сама попросила тебя заняться этим делом и ты поначалу отказался, но потом из любви ко мне согласился кое-что проверить. Я сказала, что несу всю ответственность за нарушение существующих правил, распоряжений и так далее.
— Он покраснел? Обожаю, когда он краснеет. Кстати, ты когда-нибудь видела, как он с хрустом ломает карандаши?
— Это не смешно. Но раз уж ты спросил, отвечу: да, он с трудом сдерживал гнев.
— И о чем это говорит? О том, что кому-то — правительству, ФБР или ЦРУ — есть что скрывать.
— Не обязательно. Он мог разозлиться, потому что ему пришлось уже во второй раз говорить мне, чтобы я не лезла в это дело. Такие люди не любят напоминать о чем-либо дважды, даже о мелочах. Полагаю, раздражение Джека было вызвано не самим этим делом, а более серьезной проблемой — пособничеством моей особы сторонникам теории заговора и не в меру любопытным журналистам.
— Почему мы об этом не подумали?
— Потому что это чушь собачья.
— Надеюсь, ты сказала ему об этом?
— Нет. Я сказала, что понимаю его озабоченность.
Признаться, мне было не совсем ясно, какую позицию занимала теперь миссис Мэйфилд. Поэтому я спросил:
— Ну и чем все закончилось?
— Тем, что мне было приказано забыть об этом деле. И я согласилась.
— И что он на это сказал?
— Он сказал, что раз так, то все в порядке. Он принимает мое слово и никаких выводов из того, что произошло, делать не будет. Так что мое досье останется чистым.
— Вот, значит, как все обернулось. Не много же ты у него выторговала. Он пригласил тебя на ленч?
Кейт проигнорировала мои слова и спросила:
— А что, интересно, сказал тебе капитан Стейн?
— Ах да! Чуть не забыл про дружище Стейна. Так вот, Кениг ничего вразумительного по моему поводу ему не сказал — за исключением того, что меня — как самого беспокойного в ОАС копа — надо приструнить. Я честно рассказал Стейну, почему Кениг, по моему мнению, так на меня взъелся, и капитан потребовал, чтобы я держал себя в рамках.
— И это все?
— В определенном смысле. — Я решил пока не сообщать Кейт о предложении отправиться в Йемен.
— Тогда какого черта ты понадобился Джеку? — спросила Кейт.
— Откуда мне знать? Может, ты знаешь?
— Не знаю. Возможно, он хочет лично сделать тебе внушение.
— Не может быть. Он меня нежно любит.
— Сомневаюсь. Скорее уважает.
— А я — его.
— Но… он считает тебя опасным индивидуалистом. И боится, что твои анархические замашки могут дискредитировать всю команду ОАС.
— Неужели? Ну и пусть проваливает со своими страхами к черту. Да он терпеть не может всех копов, работающих в этом учреждении. Они раздражают его самим фактом своего существования.
Кейт не стала комментировать мое заявление.
— Мне не нужно больше встречаться с Джеком Кенигом. Я решил подать в отставку, — сообщил я жене.
Она подняла на меня глаза.
— Что ты сказал?
— Стейн предложил мне выбор: или перестать копать дело «Транс уорлд эйрлайнз» — или подать в отставку. И я предпочел отставку.
— Но почему, Джон? Брось это дело — и все. Оно не стоит нашей карьеры.
— Может, да, а может — нет. Но что касается меня, то я подаю в отставку по принципиальным соображениям. Другими словами, мне эта работа надоела. — Кроме того, мне не нравится, когда тебя в любое время могут отправить в Йемен, наплевав на твою личную жизнь. Но этого я Кейт, конечно же, не сказал.
— Мы с тобой поговорим об этом позже, — сказала Кейт. С минуту помолчав, она добавила: — Джек тоже предоставил мне возможность выбора.
Я знал, что нам не удастся так просто отделаться.
— Он предложил мне перевестись в любое другое отделение ФБР или на время отправиться в Танзанию и принять участие в расследовании обстоятельств взрыва в американском посольстве в Дар-эс- Саламе, — сказала Кейт.
Я некоторое время обдумывал ее слова, стараясь не встречаться с ней взглядом и, наконец, сказал:
— Надеюсь, ты понимаешь, что это наказание, а не награда за примерное поведение?
— Это блюдо мне подавали под совсем другим соусом, — ответила Кейт.
— Ну и что ты собираешься делать?
— А как бы ты хотел, чтобы я поступила?
— Ну… Нью-Йорк ты не любишь, поэтому поезжай в Дубьюк или куда-нибудь еще.
— На самом деле я люблю Нью-Йорк.
— С каких же это пор?
— С тех самых, как у меня появилась возможность его покинуть. Послушай, Джон, если я соглашусь поехать в Танзанию, по возвращении я прослужу в Нью-Йорке по крайней мере еще два года. Если же меня переведут в какой-нибудь офис в глубинке, это навсегда. Ты сможешь подать сколько угодно рапортов о переводе по месту моей службы, но пройдут годы, прежде чем это осуществится.
— Ты, кажется, забыла о том, что я ухожу в отставку?
— Ты не уйдешь. Но даже если и уйдешь… Скажи, ты уверен, что тебе хватит духу бросить Нью-Йорк и потащиться за мной в Даллас, Кливленд или Уичито?
— Я последую за тобой куда угодно. Я никогда в жизни не бывал западнее Одиннадцатой авеню. Возможно, мне понравится.
Кейт посмотрела на меня, пытаясь понять, серьезно ли я говорю, или, по обыкновению, подшучиваю над ней. Я подшучивал.
— О нашем материальном положении не беспокойся. Я найду работу в службе безопасности какого- нибудь крупного универмага. Есть еще один вариант: ты прямо сейчас идешь к Джеку Кенигу и говоришь ему, чтобы проваливал к такой-то матери.
— Это не самое лучшее решение с точки зрения карьеры. Нет, как ни крути, единственный выход — это поехать в Танзанию. К тому же командировка продлится не более трех месяцев. Когда же я вернусь, все
