неженатый капитан Черемисин.
– Слышь, ты, чмо! – говорил он ленивому маляру. – Вот сейчас меня доведешь, и я ка-ак дам тебе в лоб! Ты очухаешься после обморока, побежишь жаловаться. А я предъявлю справку, в которой написано: у капитана Черемисина динамическая невралгия на почве подрывной контузии. И полкан вместо того, чтобы меня отругать, должен будет выбить мне путевку на две недели в пансионат. Так что ты лучше не выпендривайся, уж больно соблазн велик…
Забор домучивали в свете автомобильных фар. Офицеры сгоняли прапорщика за водкой и заливали ею расстройство по бездарно прошедшему выходному. Деды сидели в кустах и поражались идиотизму происходящего. Раньше первое место в хит-параде армейского дебилизма занимал приказ ракетчикам посшибать на газонах все одуванчики. Мы с ними тогда чуть не подрались, когда увидели, как целая рота фигачит прелестные желтые цветочки ремнями. «Да нам самим противно это делать, – объяснили ракетчики. – Но командир сказал – чтобы газоны выглядели однообразно!». Ох, поганое слово «однообразно»! Армия – единственное место, где в него вкладывают положительный смысл.
Не помню, когда покраска закончилась, и кончилась ли она вообще. Помню только, что в понедельник министр приехал не к нам, а на совсем другую «площадку». Огляделся и заявил, что на казармах неправильно висят таблички. Надо их перевесить на уставную высоту в полтора метра.
На следующее воскресенье я попросился в увольнение. Решил напомнить себе, что за забором – чтоб он упал! – должна, по идее, быть какая-то другая жизнь. Хотя бы относительно разумная.
В город мы ходили через квартал частных домов. Первый же гражданский, попавшийся мне на глаза, увлеченно красил штакетник.
ГЛАВА 19
Солнечным июльским утром по приднепровской степи ехал грузовик «Урал». Машина совершала непонятные эволюции – то притормозит, то ускорится, то примет вправо, то влево. В кузове грузовика стоял офицер с биноклем. Иногда офицера подбрасывало на кочках, и тогда сидящие вокруг солдаты придерживали его.
Наконец машина перестала дергаться и целеустремленно рванула вперед. Затормозила, окутавшись пылью, у неприметного бугорка. Офицер и солдаты уставились вниз, свесившись через борт.
Они нашли то, что искали – большущий окоп, зовущийся в армейском просторечии «капониром» (неправильно), плотно обложенный березовыми бревнышками (а вот это правильно, как окоп ни называй). Здесь была артиллерийская позиция, вырытая по уму и тщательно обустроенная.
– Я же говорил, – удовлетворенно сказал капитан Масякин. – Вот вам и деревяшки. Тут этого добра навалом, главное уметь искать.
БОЕВОЕ БРАТСТВО
– Все из машины – и грузить, – распорядился капитан.
Мы посыпались за борт.
Вблизи позиция выглядела подозрительно свежей. Будто ее вот-вот соорудили.
– Тарщ ктан! – позвал сержант Голиней. – А это точно прошлогодняя огневая?
– Что тебя беспокоит, Вася? – небрежно поинтересовался Масякин.
– Ну, вот мы ее растащим, а тут хозяева приедут.
Масякин перегнулся через борт, вглядываясь.
– Самоходчик! – бросил он. – Ты видишь здесь следы техники? То-то. Все занесло песком с прошлого года.
Вася хотел ответить, что видел здесь следы сапог устрашающего размера. Но у него не было дказательств – минометный экипаж, растаскивающий березовые поленья, успел все затоптать. Деревяшки с грохотом сыпались в кузов «Урала».
– И вообще, – добавил Масякин надменно, – вы физически крепкие молодые люди из Бригады Большой Мощности. С вами офицер. Так что пускай хозяева пеняют на себя. Не фиг щелкать клювом! Тут полигон, а не богадельня.
Тем не менее, капитан выпрямился в кузове и взялся за бинокль – вдруг и правда кто заявится.
Деревяшки нам понадобились, чтобы дооборудовать собственную огневую. Почва на полигоне была песчаная, и стенки окопа могли посыпаться с одного выстрела: миномет не пушка, он отводит в землю всю энергию отдачи без остатка. А отдача у нас ого-го, мы же больше центнера в небо пуляем.
Трудно не полюбить «Тюльпан», познакомившись с ним вплотную – рациональная, компактная и мощная штука. Но, блин, уж больно земля трясется, когда он стреляет, зараза. И звук неприятный. Будто огромной пустой кастрюлей лупят по огромной пустой голове. И голова эта – твоя.
Выкопать «начерно» огневую для «Тюльпана» дело нескольких минут: на носу миномета крепится отвал, превращающий машину в примитивный бульдозер. Но потом надо вручную, лопатами, ровнять стенки и укреплять их деревом. Разумеется, «по атомной войне», когда срок работы огневой измеряется минутами – долбанули натовскую гадину и удрали, – никто такой ерундой заниматься не станет. А вот долговременная огневая позиция оборудуется на несколько дней, если не недель, и тут все делают прочно, иначе так засыплет, что к машине не подойти.
Поэтому, окопавшись, мы с тоской посмотрели в сторону леса. Нам очень не хотелось рубить- пилить.
Капитан Масякин, который прекрасно знал, как быстро и ловко мы рубим-пилим, тоже этого не хотел. Ему надо было сдать огневую уже завтра, а не к дембелю сержанта Васи Голинея. И он сказал: поехали, найдем чего-нибудь.
«Найдем» в армии всегда означает «найдем то, что плохо лежит».
Нынче плохо лежало на этой вот аккуратненькой огневой.
