Посреди коридора стоял огромный ручной пульверизатор, а над ним грустили два белых человека, большой и маленький.
– Вот так и живем, – откомментировал Шнейдер, высовываясь с узла связи. – Придурки, мать их, салаги драные, засрали мне весь штаб. Петровский вообще сбежал.
Я поглядел вверх, и мне захотелось обратно в канаву. Потолок не был размыт. Его, похоже, раз десять халтурно белили поверх старой побелки. Когда сейчас по многолетним наслоениям прошлись швабрами, все, что могло течь, потекло на стены и на пол, а остальное… Это надо не смывать, а стесывать.
Ни о каких «трех днях работы» не могло быть и речи. Разве что мне дадут человек десять, которые очень хотят домой. А так минимум неделя кропотливого труда.
Если делать хорошо.
Белые люди косились на меня с опаской. Физиономии у них были основательно затравленные. Сейчас я уже видел, что они не «большой и маленький», как показалось издали, а просто длинный и щуплый. Длинный, правда, ладно скроен, и кулаки у него тяжелые. Сильный. Это пригодится. Будет, если надо, поднимать маленького к потолку.
Я молча пошел на них.
Не возвращаться же в канаву – Сиротин обозлится, начнет пакостить. И я уже настроился на дембель через неделю. Значит, теперь надо уволиться через три дня, или напрасно меня зовут сержантом самоходной артиллерии большой мощности.
– Ну что, салаги, мать вашу, по ошибке произведенные в черпаки… – процедил я. – Вы привели в негодность любимый штаб Заслуженного Деда Советской Армии Геннадия Семеновича Шнейдера. Надеюсь, вам очень стыдно. Теперь внимание. Меня попросили заставить вас работать. Но я терпеть не могу кого-то заставлять. Я просто буду работать с вами. Если у вас есть совесть, тогда мы трое быстро уйдем на дембель. А если нет совести… Если вы сами не хотите на дембель, и мне помешаете уйти… Уверяю, я вас пальцем не трону.
Они глядели на меня во все глаза. Кто знает, что они слышали обо мне раньше. Им точно было известно одно: я водил знаменитый неуправляемый третий дивизион ББМ. И сам я неуправляемый. И Минотавр опасался ставить меня старшиной: кому нужен старшина, которого люди – любят? Уважать должны, бояться могут, а любить незачем. Случайно брошенная Минотавром фраза: «А вдруг он их завтра выведет на демонстрацию протеста под какими-нибудь дурацкими и нецензурными лозунгами?!» облетела всю бригаду.
Два белых человека видели перед собой недосягаемый образец: вроде тоже сержант, а попробуй так себя поставь в ББМ.
Возможно, они даже сообразили, что в случае неповиновения я их действительно не трону.
– Если вы не в курсе, меня зовут Олег.
– И меня – Олег, – сказал большой.
– И меня, – сказал маленький.
– Ну, тогда вам вообще деваться некуда. Будете пахать, как миленькие. Из солидарности. Теперь рассказывайте и показывайте.
Пульверизатор не качал. Не создавал давления. С этим можно было разобраться потом. Куда больше меня волновали расходные материалы. Тут-то и началось.
Им выдали достаточно красно-коричневой половой краски. Некоторое количество серо-стальной краски. Чуть побольше белой. И всё. Я оглядел батарею банок, выстроившуюся вдоль стены туалета, и невольно почесал в затылке.
Винни-Пух, мой любимый герой, сказал бы: «У меня в парке есть канава, и я чувствую, как она меня зовет».
Прежде, чем в штабе взорвалось несколько бочек побелки, пол тут был коричневый с довольно высоким «сапожком», двери кабинетов серые. Потолок, естественно, белый. Но стены-то зеленые!
– А Сиротин что-то сказал про цвет стен?
– Не-а. Красьте, сказал, чем есть.
– Шнейдер!!! – рявкнул я.
Олеги инстинктивно съежились. Шнейдер их пугал. Вероятно, их сбивала с толку его манера ходить головой вперед и при этом страшно топать. А Генка еще отъелся на втором году службы. И понимай, как знаешь: несется на тебя здоровый рыжий еврей, черт его разберет, что у него на уме. Вдруг он у себя на коммутаторе не чай пьет.
– Шнейдер!!!
– Я, товарищ сержант!
– Подойди, будь другом, оцени палитру.
Притопал Гена, уставился на банки, и спросил:
– Ну?
– Что с этим можно сделать, как ты думаешь?
– Тщательно перемешать и ровным слоем размазать по всему коридору, – предположил Шнейдер. – А потом широко улыбнуться – и в сумасшедший дом.
– У начальства были какие-то пожелания по цвету стен?
– Петровскому точно по фигу. А Сиротин ничего не говорил.
– Найди мне этого идиота.
