провода.
В ответ Тагоми без каких-либо вступлений принялся орать:
— Я прикажу арестовать и судить всю вашу банду головорезов и кретинов! Вы все там посходили с ума, паршивые белокурые бестии! Это неслыханно! Ты меня понял?! Я — Тагоми, Советник Императора! Даю вам полминуты! Через тридцать секунд я начинаю действовать. Отдаю частям морской пехоты приказ о применении фосфорных зажигательных бомб! Я сотру вас с лица земли, как величайшее оскорбление цивилизации!
Служащий СД на другом конце провода растерянно залепетал:
—…мы ничего не знаем…
— Лжец! — рявкнул Тагоми. — В таком случае — все кончено! — Он с силой швырнул трубку. — Конечно, все это лишь жест, — обратился он к Вэйнсу и генералу. — Но думаю, не повредит. Всегда есть надежда, что даже у СД нервы не выдержат.
Генерал Тедеки уже хотел что-то ответить, когда за дверьми поднялся ужасный шум. Внезапно двери распахнулись.
В проеме стояли два человека, вооруженные пистолетами с глушителями. Они сразу же опознали Бэйнса.
— Da ist er![26] — воскликнул один из них, направляясь к нему.
Сидя за столом, Тагоми прицелился из украшения своей коллекции — «Кольта-44» и нажал на спуск. Человек из СД рухнул на пол. Другой молниеносно развернулся и выстрелил в сторону Тагоми. Звука выстрела тот не услышал, а увидел лишь дымок из дула пистолета. С ошеломляющей быстротой он взвел курок «Кольта» и начал стрелять, стрелять…
Челюсть убийцы из СД взорвалась. Осколки костей, зубов и окровавленные клочья брызнули во все стороны. В глазах человека, лишившегося челюсти, какое-то время тлело подобие жизни. «Он еще видит меня», — подумал Тагоми. Однако через мгновенье глаза умирающего померкли, и он повалился, хрипя и роняя пистолет.
— Отвратительно, — выдавил из себя Тагоми.
Новых нападающих в распахнутых настежь дверях
он не увидел.
— Возможно, что это все, — бросил генерал.
Тагоми, перезаряжавший револьвер, прервал свою
кропотливую работу и нажал кнопку интеркома:
— Пришлите срочно медицинскую помощь, — приказал он. — Здесь находится тяжелораненый бандит.
Ответа не последовало, только легкий шум в динамике.
Господин Бэйнс нагнулся и подобрал пистолеты… Один подал генералу, другой оставил себе.
— Ну, теперь мы их всех уложим, — сказал Тагоми, усаживаясь в кресло и принимая свое неизменное положение с «Кольтом», нацеленным на дверь. — В этой комнате подобрался воистину непобедимый триумвират.
— Немецкие убийцы, сдавайтесь! — раздались голоса из приемной.
— С ними покончено! — крикнул Тагоми. — Входите и убедитесь в этом сами.
Нерешительно, с опаской, в кабинет вошли несколько сотрудников «Ниппон Таймс», вооруженные топориками, карабинами и гранатами со слезоточивым газом.
— Causa celebre[27], — объявил Тагоми. — Правительство ТША в Сакраменто может, не колеблясь, объявить войну Рейху. — Он принялся разряжать свой револьвер. — Как бы там ни было, все кончено…
— Они будут все отрицать. Скажут, они ни при чем, — сказал Бэйнс. — Методика отработанная, проверенная сотни раз. — Он положил перед Тагоми пистолет.
Господин Бэйнс не шутил. И Тагоми знал, что это правда. Он узнал превосходный спортивный пистолет известной японской фирмы.
— Держу пари, что, по документам, они вовсе не германские подданные, — Бэйнс извлек бумажник у одного из убитых налетчиков. — Джек Сандерс. Гражданин ТША. Проживает в Сан-Хосе. Нет ничего, указывающего на связь с СД. — Он швырнул бумажник на пол.
— Вооруженное нападение с целью ограбления, — заметил Тагоми. — Объект покушения — мой несгораемый сейф. Никаких политических мотивов. — Он нерешительно поднялся.
Как бы то ни было, попытка убить их или похитить Бэйнса провалилась. По крайней мере, пока. Но так же несомненно и то, что им известно, кто такой на самом деле господин Бэйнс, и наверняка — цель его приезда.
— Да, мрачная перспектива, — заметил Тагоми.
Он размышлял, сможет ли помочь в этой ситуации
«И-чинг»: защитить, предупредить и уберечь добрым советом.
Все еще потрясенный, он принялся раскладывать сорок девять стеблей тысячелистника. Ситуация запутанная и неординарная. Разрешить ее человеческому разуму не под силу. Немецкое тоталитарное общество напоминает дегенеративную форму жизни, гораздо худшую, нежели любые, самые отвратительные ее природные виды, достигшую в своей абсурдности апогея.
Действия местной СД противоречат политике, проводимой ее же берлинским руководством. Где разум этого невообразимого монстра? Кто на самом деле представляет интересы Германии? Да и занят ли этим кто-либо вообще? Все это напоминает ночной кошмар: нормальная жизнь искажена, как в кривом зеркале.
Гадательная книга должна пробиться сквозь это. Бе проницательности подвластно даже такое крайнее проявление зла, как нацистская Германия.
Бэйнс наблюдал, как отрешенный Тагоми манипулирует горсткой стебельков, понимая, сколь глубоки и мучительны сомнения этого человека. «Для него, — думал Бэйнс, — все это (а ведь ему пришлось искалечить и лишить жизни двоих!) — не только страшно, но и непостижимо. Что ему сказать в утешение? Ведь он стрелял, защищая меня, и это на мне лежит моральная ответственность за две жизни. И я принимаю ее. Тут уж ничего не поделаешь».
Генерал Тедеки приблизился к Бэйнсу и шепотом сообщил:
— Будьте свидетелем этого отчаяния. Он воспитан, как истинный буддист, религией, которая осуждает
насилие, и согласно которой каждая жизнь — свята.
Господин Бэйнс кивнул.
— Со временем он обретет необходимую устойчивость, — продолжал генерал Тедеки. — Но теперь он лишился внутренней опоры. Книга поможет ему увидеть свой поступок в иной, более широкой перспективе.
— Понимаю, — сказал Бэйнс и мысленно добавил: «Сейчас бы ему пригодилась доктрина первородного греха. Интересно, слышал ли он что-либо о ней? Все мы обречены совершать жестокие и непостижимые поступки. Так предрешено. Это — наша карма».
Спасая одну жизнь, Тагоми пошел на то, чтобы уничтожить две. И логика, и здравый рассудок бессильны обнаружить хоть какой-то смысл. Все эти страшные проявления действительности способны довести до умопомешательства такого чувствительного человека, как Тагоми.
«Между тем, — думал Бэйнс, — настоящие потрясения заключены даже не в смерти этих агентов СД или его собственной гибели, а в чем-то, сокрытом в будущем. Пережитое здесь будет оправдано или осуждено в зависимости от того, что последует дальше. Удастся ли нам спасти жизнь миллионов, практически всех японцев?»
Однако человек, перебиравший стебли тысячелистника, не думал о будущем. Неизмеримо больше его занимало настоящее: двое на полу его кабинета — мертвец и умирающий.
Генерал Тедеки прав: будущее должно принести господину Тагоми облегчение. В противном случае он обретет свое прибежище во мраке Безумия. И навеки покинет безнадежно запутанную реальность…
«По существу, мы ничем от него не отличаемся, — размышлял Бэйнс. — Мы столкнулись с теми же
