— О чем ты? Она будет довольна. В конце концов, ее мать — полукровка.
Дом-на-реке был ее убежищем — ее личным, неприкосновенным. Там умерла ее мать — но Аину все равно любила это место. Конечно, то был не дом — крошечный дворец, построенный для Омиэ. Только три года Благословенная радовалась ему.
Река Юн — приток Аянэ — разделялась там на несколько рукавов, омывала зеленые островки и крутые холмы — почти горы. Всего в трех ани от Островка, Дом-на-реке казался затерянным в диких лесах. Конечно, опытная охрана стерегла узкие тропки, никто бы не прошел незамеченным, но охранники скрывались от глаз, и обитатели Дома-на-реке о них не думали. Омиэ всегда была рада очутиться в этих стенах, только удавалось это нечасто — а дочь ее, как выросла, лишь изредка навещала былое обиталище матери. Не по своей воле — прочно держали незримые цепи долга.
Бледно-голубые стены трех воедино слитых павильонов напоминали соцветие колокольчиков. Тончайшей каменной резьбой были покрыты они, и казалось — дышат. Возле самого дома находилась маленькая пристань — изящные позолоченные столбики удерживали лодки, большую и несколько маленьких. Повсюду была темная зелень — деревья с широкими листьями и серебристые ивы. И вода — блики и тени. Тут водились стремительные узкие рыбы. И огромные бронзово-зеленые стрекозы с сердитым гулом носились над водой.
Юкиро не любил, когда жена уезжала в Дом-на-реке, однако и не препятствовал этому. Для обитателей Островка было лучше, когда Омиэ-полукровка покидала его пределы.
Хали сидела прямо, задумчиво глядя на плывущие рядом листья. Хотелось опустить руку за борт — однако в большой лодке, кроме Амарэ и Кайсин, были и другие люди. Даже при слугах нужно вести себя подобающе… особенно при слугах.
Кайсин наигрывала на ахи — девочка и вправду хорошо владела инструментом. Черная прядка выбилась из прически и забавно вилась над ухом…
Спутники Хали еле слышно беседовали, не осмеливаясь перебить ее мысли.
Вода была теплой, хотя осень подошла к середине.
Та лодка перевернулась, когда в свои права вступала зима. Одному Творцу известно, как Благословенной в узком гэри удалось добраться до берега. Она была сильной… Ее сопровождали дамы — и лишь один мужчина, который управлялся с веслом. Ни он, ни они не сумели выбраться. Омиэ смогла. Но прожила лишь неделю — вода оказалась слишком холодной…
Хали плакала долго.
Но все равно любила Дом-на-реке.
'Отец всегда действовал умно. И всегда — как подобает. Я видела его ровно столько, сколько, по его мнению, дочь должна видеть отца, занятого государственными делами. У меня было все, кроме надежды когда-нибудь распоряжаться собственной жизнью. Дочь повелителя, даже полукровка, должна быть образцом совершенства. Меня окружали лучшие учителя и воспитатели, мои дамы отчаянно пытались сделать меня красивой. Им это так и не удалось. Зато быть послушной дочерью я научилась. И выглядеть благодарной меня научили тоже.
Мне позволялось многое — даже Янтарный дворец я перестроила согласно своему вкусу и поселилась в нем.
Я всегда знала, что меня отдадут как залог политического союза за самого выгодного претендента, но я недооценила отца. Мой жених, ко всему прочему, обладает привлекательной внешностью и молод. К тому же у него хороший характер. Я, наверное, была бы даже рада уехать вместе с ним к синну, хоть мне и внушали с детства, что наши восточные соседи варвары.. Однако теперь мы оба — заложники мира, заключенные в Тхай-Эт.
Огромную страну я вижу тюрьмой.
Весною свадьба.
Если бы отец ненавидел меня! Но он обращается со мной почти как с любимой дочерью. С одной лишь разницей — он меня вовсе не любит. И это знают все. Он даже гордится моей независимостью, ибо знает, что в любую секунду сможет поставить меня на место.
А я… я веду себя так, как должно дочери Благословенного. Я ношу не красящую меня одежду с гордостью и даже пытаюсь казаться в ней привлекательной. Я выказываю презрение к дикарям синну, делая вид, что не помню, откуда родом была моя мать. Я держу возле себя женщин высокого рода, потому что ими должна окружать себя дочь повелителя, ими, а не любящими людьми'.
Дом-на-реке…
У Юкиро болело плечо. То ли рукой неловко двинул, то ли иное что. По таким пустякам звать врача не любил. Однако в купальне плечо совсем разболелось. От горячего пара, что ли? Поморщился — только этого не хватало. Услышал робкий голос:
— Мой господин… позвольте…
Сначала даже не понял. Потом увидел — мальчишка указывает на его руку. Согласно кивнул — хуже не будет.
Тот дотронулся неуверенно — а потом пальцы обрели ловкость опытного целителя. Словно сквозь кожу проходили они, снимая боль.
— Хорошо, — удивление было в голосе Благословенного. — Тебя учили лечить?
— Нет, мой господин, — не поднимая глаз говорил, руки сложив перед грудью. — Я сам… с детства.
Юкиро мельком глянул на второго, в чьих руках переливалась шелковая одежда, взял, сам накинул ее, подождал, пока завяжут пояс, и, бросив короткий взгляд на того, кто снял боль, жестом велел: «Останься».
…Последнее, что заметил Йири, растерянно глядя вслед уходящему, — полный великолепной насмешки взгляд Хиани.
В этих покоях он не часто бывал раньше — и всегда не один, и всегда чем-то был занят. А сейчас Благословенный велел ему ждать — а сам задержался, проглядывая какую-то бумагу. И Йири осмелел немного, даже голову поднял, глянул на стены. Тут жила красота — и звала: «посмотри на меня»…
…Он забыл, где находится… Узор, переливавшийся на занавесе, был довольно простым — по голубому фону сиреневые первоцветы в золотых каплях росы. Узор легкий, изысканный — и так похож на тот, что он видел на платье Лин, когда она нарядилась в честь весеннего праздника и вышла на мостик…
Юкиро наблюдал за ним уже минуту. Тот стоял, не сводя глаз с занавеса, затем протянул руку, коснулся его кончиками пальцев, словно трогал присевшую на листок стрекозу.
— Нравится?
Мальчишка вздрогнул и обернулся — лицо было растерянным и удивленным. Потом глаза стали огромными, темными и перепуганными. Он стремительно принял позу полной покорности.
— О! Простите меня…
Кажется, он был настолько испуган, что забыл, как надо обращаться к повелителю. Юкиро подошел к занавеске, вгляделся в рисунок.
— Нравится?
Мальчишка чуть приподнял голову.
— Очень, — прошептал еле слышно.
— А мне не очень. Что-то не так.
— Может быть… первоцветы?… Они выглядят слишком уверенно, словно уже середина лета — но ведь они первые…
Юкиро посмотрел на него. Улыбнулся.
— Встань. Любишь цветы?
Йири не был готов к разговору — поэтому отвечал, не раздумывая.
— Да, мой господин.
— И какие?
— Лесные больше всего.
— А те, что растут в моем саду? Неужели они хуже лесных?
— Я… мало что видел. Но те, что я видел, не хуже. Просто они слишком горды и вряд ли захотят разговаривать даже с бабочками, не говоря о людях.
