показывает эти черты в новом свете, подчеркивая безграничную щедрость Небесного Отца, который не проводит различий между людьми. Более того, Он особенно сочувствует именно тем, кто менее всего достоин сочувствия. Именно в этом прежде всего дети Божьи могут уподобиться своему Отцу. 'Солнце Свое Он возводит над злыми и добрыми и изливает дождь на праведных и неправедных'. Это не похоже на справедливость в обычном смысле слова — это 'любовь, превосходящая всякую справедливость'. Именно так должны поступать дети Божьи. Неважно, назовем ли мы это любовью к Богу или любовью к ближнему. Любить Бога — значит жить, как Его дети, — то есть относиться к другому, как относится к нему Бог.
Но если любовь Бога, превосходя справедливость, не оказывает никому предпочтения, нужно определить по- новому понятие 'ближний'. В притче о добром самаритянине, где любит ближнего тот, кто готов прийти к нему на помощь в трудную минуту, истинным ближним оказался чужеземец и иноверец. Вероятно, некоторые слушатели, до тех пор согласные с Иисусом, тут забеспокоились, даже если их убеждения и не заходили так далеко, как у фанатичных сектантов, чей устав (найденный среди 'Рукописей Мертвого моря') предписывает 'любить сынов света... и ненавидеть детей тьмы, каждого по мере его греховности'. Возможно, Иисус имел в виду именно это учение, когда говорил: 'Вы слышали, что было сказано: 'Люби ближнего и ненавидь врага'. А Я говорю вам: любите своих врагов'. Он стремился поставить точки над смело переосмыслив древнюю заповедь 'люби ближнего'.
Если любите любящих вас,
какая вам за это благодарность?
Ведь и грешники любящих их любят.
Ибо если вы делаете добро, делающим вам добро,
какая вам благодарность?
Ибо и грешники то же самое делают.
И если взаймы даете тем от кого надеетесь получить,
какая вам благодарность?
И грешники грешникам дают взаймы,
чтобы получить обратно столько же.
Но вы любите врагов ваших
и делайте добро и взаймы давайте,
ничего не ожидая обратно;
и будет награда ваша велика,
и будете сынами Всевышнего,
потому что Он благ к неблагодарным и злым.
Нельзя не заметить, как важно для Иисуса разорвать те узкие рамки, в которые было принято помещать любовь к ближнему. То же и с Божьей любовью. О многом говорит и то, как выражение 'любите своих врагов' (составленное по аналогии с привычным 'люби ближнего') плавно переходит к повелению 'помогать' и 'давать взаймы', с каждым шагом обретая все большую конкретность. На следующей стадии выражение это достигает полной наглядности, превращаясь, по существу, в притчу. 'Если ударят тебя по правой щеке, подставь в левую. Если кто-то рубашку хочет у тебя отсудить, пусть забирает и плащ. Если тебя принуждают сопровождать кого-то версту, пройди с ним две' (здесь подразумевается обязательная в Римской империи трудовая повинность в пользу государства, в особенности труд письмоноши). 'Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отворачивайся'. Конечно, как правила повседневной жизни эти максимы утопичны. Они и не были задуманы как правила. Но Иисус предлагал принять их всерьез. Живые и даже поразительные сцены на крайних примерах показывали, как воссоздать в отношениях с людьми Божье отношение к Его детям. Сама утрированность этих решений говорит о том, что Иисус прекрасно понимал, сколь многого Он требует от человека, когда на место 'люби ближнего' ставит 'любите своих врагов'. Такой же оттенок крайности присутствует и в небольшой, очень важной беседе, которую приводит Матфей. Иисус говорит, что надо прощать. Петр спрашивает: 'Господи, сколько раз я должен прощать брату моему, если он будет грешить против меня? До семи ли раз?' Иисус отвечает: 'не говорю тебе: до семи, но до семидесяти раз семи'. Четыреста девяносто раз — это нелепо. Вопрос Петра вполне бы мог задать любой еврей того времени, получивший традиционное воспитание. Наученный, что прощать — добродетельно, он в духе распространенного тогда толкования Закона захотел бы узнать в точности, как далеко должен зайти. Иисус своим ответом сводит к нелепости любое количественное истолкование. Пределов прощению нет.
Возможно, кто-нибудь спросит, почему Иисус придавал этим темам такое значение. Ответ мог бы звучать так: Он, как всякий внимательный наблюдатель, видел, что еврейское общество разлагает злобная ненависть. Ненавидели друг друга группы и партии, на которые разделился Израиль, а все евреи вместе ненавидели римлян. Обязанностью любого проницательного проповедника было сказать об этом и призвать людей измениться, пока не поздно. Но это еще не все. Именно в той области человеческих отношений, где страсти и распри особенно сильны, может открыться безусловность велений Божьих. Это, в частности, подразумевалось за словами о том, что пришло Царство Божье. Некогда уже рассуждать о более или менее удобной и 'жизненной' морали. Пришло
