верить человеку, которого подозревают в подделке «Книги Велеса»? Он ведь в своё оправдание ещё и не такое может придумать. Но верить, оказывается, можно. А. И. Асов уже в наши дни списался с учеником Александра Экка, известным учёным, переведшим «Слово о полку Игореве» на французский язык, Жаном Бланковом, и тот сообщил ему, что до войны о «Дощечках Изенбека» в Брюссельском университете знали все сотрудники А. Экка (II, 11; 188), (II, 4; 29). Значит, не обманывал Юрий Петрович в отношении Экка и его сотрудников. Поэтому с доверием можно отнестись и к тому, что он говорит о знакомстве других учёных с досками «Велесовой книги». К тому же, вспомним, выше мы говорили о том, что русский учёный-эммигрант П. Е. Ковалевский слышал о дощечках ещё до войны. Упоминали, что это могло произойти в Париже, где П. Е. Ковалевский жил, а Ф. А. Изенбек бывал прежде, чем поселился в Бельгии, но могло и в Брюсселе, где Ковалевский некоторое время работал у Экка. И если это было в Брюсселе, то было это при непосредственном содействии Юрия Петровича Миролюбова. Не иначе. Ещё один аргумент в пользу того, что последний не лгал, он действительно пытался обратить внимание учёных на хранящийся у Изенбека памятник древней славянской письменности.
3) Разные датировки знакомства Ю. П. Миролюбова с «Дощечками Изенбека» и работы с ними в самом деле могут говорить за то, что никаких дощечек и не было. Их просто придумал Миролюбов. Текст, также придуманный им, изначально был на бумаге. Одним словом, мы имеем дело всё с той же фальсификацией. Однако давайте на минутку задумаемся, когда начала появляться датировка означенных событий, т. е. когда Ю. П. Миролюбов стал привязывать своё знакомство с «Книгой Велеса» и работу с ней к определённым датам. Началось это в конце 1953 года, когда завязалась переписка Юрия Петровича с А. А. Куренковым и с редактором журнала «Жар-птица». А ведь уже тогда ему был 61 год. Что же говорить про последующее время? За плечами — нелёгкая жизнь: две войны, полная лишений жизнь эмигранта, пагубное увлечение алкоголем (благодаря Изенбеку), работа на химических предприятиях (здоровья она, естественно, не прибавляет). И возраст, возраст… Отнюдь не юношеский. Ничего удивительного, что память подводила Юрия Петровича. Вот в феврале 1956 года он пишет Сергею Лесному: «С этим мешком он (т. е. Изенбек. —
Можно вспомнить хорошую фразу Карла Маркса: «Я — человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Совсем не чуждо человеку забывать точную датировку тех или иных обстоятельств своей жизни. Мы можем предложить даже такую схему событий. Ничего удивительного, что в 50х годах XX века Ю. П. Миролюбов не мог точно локализовать во времени своё знакомство с дощечками деревянной книги (то ли 1925-й, то ли 1926-й, то ли 1927-й год). Прошло в любом случае свыше четверти века, а разброс в год-два не так уж велик. Разность же дат прекращения работы с досками может иметь следующее объяснение. Мы помним, что в 1936 году Юрий Петрович женился. Жанна практически не отпускала его к Изенбеку одного. Тем самым она его спасала от алкоголизма. Но Изенбек никогда не показывал дощечки при супруге Миролюбова, т. е. после 1936 года последний работал с текстами «Книги Велеса» в тех редких случаях, когда оказывался у Фёдора Артуровича один. Поэтому ничего удивительного в том, что Юрий Петрович мог говорить и о работе с дощечками по 1936 год. Это была упорная, если можно так выразиться, «массированная» работа. И по 1940 (41) год (т. е. те самые 15 лет работы), учитывая «редкие свидания» с дощечками после женитьбы.
В общем, нам кажется, что разнобой в датировках знакомства и работы Ю. П. Миролюбова с памятником не несёт в себе никакого «криминала», вполне объясним (что мы и попытались сейчас показать). Более того, представляется, что если бы Юрий Петрович действительно был фальсификатором, то эта самая датировка была бы безупречна.
4) Прежде чем отвечать на вопрос, почему Юрий Петрович не сделал фотокопию всей «Велесовой книги», поставим более широкий вопрос: а сделал ли Ю. П. Миролюбов всё возможное для спасения этого памятника? Видимо, ответ будет всё-таки «нет». Не сделана полная фотокопия книги, не проведена полная ручная копировка текста, не привлечено внимание учёных к памятнику. Но эти упрёки предполагают существование неких идеальных условий: наличие времени, денежных средств и сердечной открытости научной среды. Ничего этого в случае Ю. П. Миролюбова не было. Интересно описывает сложившуюся ситуацию А. И. Асов: «Представьте, что у вашего странноватого соседа появился некий непонятного происхождения документ, к которому тот никого не допускает, да и вам показал только по дружбе. И при этом вы не историк, не археолог, а только интересуетесь стариной, ну и пописываете иногда, в свободное время… Какие шаги вы предпримете? Скорее всего, никаких! И мы должны быть благодарны судьбе за то, что всё же нашёлся “чудак” Миролюбов, который сделал то, что он сделал» (II, 4; 28). Да, действительно, если перейти от некой идеальности к реальности, то надо признать, что Юрий Петрович сделал немало.
После такой оговорки можно начать разговор уже конкретно о фотографиях дощечек. Так ли тяжело было изготовить фотокопию всей книги? Итак, около сорока досок, исписанных с двух сторон. Следовательно, минимум — около восьмидесяти снимков. Далее, снимки явно не должны ограничиться одним — с одной стороны дощечки. Профессиональная съёмка требует нескольких снимков при разном удалении от снимаемого объекта. Требуется специальное освещение. Да и сам фотоаппарат должен быть отнюдь не любительским. Если мы сложим все эти факторы, то станет ясно, что для полной фотокопии было необходимо довольно большое количество денег. А их-то у бедного эмигранта Ю. П. Миролюбова, работавшего на двух работах и при этом едва сводившего концы с концами, как раз не было. Это, так сказать, объективный фактор. Его в своих послевоенных письмах и публикациях описал сам Юрий Петрович. «Чтобы «дощьки» сфотографировать, мы не могли и мечтать, это бы стоило целое состояние, так как поверхность «дощьек» была неровной и, следовательно, не позволяла снять всё ясно. Каждая «дощька» потребовала бы три-четыре отдельных снимка на разном фокусном удалении» (из статьи в «Жар-птице», октябрь 1957 года) (II, 11; 167).
Но были факторы субъективные. Первый из них — это поведение Ф. А. Изенбека, никого не подпускавшего к дощечкам и не дававшего их выносить из своей мастерской. Почему, зачем так делал Фёдор Артурович? Рационального объяснения здесь, на наш взгляд, искать не следует. Какие «кульбиты» выдавал воспалённый от кокаина и алкоголя мозг Изенбека, можно только догадываться. Может быть, для бывшего белого полковника в этих дощечках сконцентрировалась Родина, которой он лишился, и потерять последний маленький остаток её он не хотел ни в коем случае?
Близок к этому и второй субъективный фактор, касающийся уже Ю. П. Миролюбова. Очевидно, Юрий Петрович мог получать от этого копирования некое наслаждение. Говорила ностальгия. Это были своеобразные встречи с Отечеством. Так что же? Заменить подобные встречи простым фотографированием, которое профессионал мог закончить за один раз?
Давайте учтём все эти объективные и субъективные обстоятельства, когда будем говорить об отсутствии полной фотографической копии «Велесовой книги».
Но и тем не менее, по крайней мере один раз, Ю. П. Миролюбов приносил фотоаппарат в мастерскую к Ф. А. Изенбеку и сделал фотографии нескольких дощечек. Сколько дощечек было сфотографировано? Этот вопрос — непростой. Современные исследователи «Велесовой книги» отвечают на него по-разному. Так,
