домохозяйки податься, к закопченным кастрюлям и воняющей угаром плите? А ну, посмотри мне в глаза, и скажи: да, решила! Ну!
— Да ты что, Огаста! — Сальва дерзко пялилась в глаза Огасты. — Чтобы я — да в домохозяйки!? Фи-и!
И начинали обе хохотать, как безумные, вызывая добрые улыбки у солдат роты. Сула, если оказывалась где-то поблизости, охотно поддерживала веселье подруг, даже не зная, чем оно вызвано: девчонки смешливы — от молодости и предвкушения счастья, и искренняя девичья радость, словно уютный огонёк, грела на привалах солдатские сердца.
Боевой дух Эрину следовало искать, прежде всего, в роте Водяного — здесь знали, за что будут сражаться, и что будут защищать. Жизнерадостный девичий смех занимал, наряду с утратой Яктука и Сальвы, одно из первых мест среди причин, по которым были готовы идти в бой Водяные. В том счёте, который они готовы были предъявить лично Разрушителю: пока есть радость, есть любовь, есть счастье — есть и смысл не только в жизни, но и в принятой за эту жизнь смерти. Учитесь стойкости у людей, генерал — у них есть много причин для её проявления, не только одна лишь честь… Может быть, Эрин и полюбил бывать на привалах Водяных, потому что этому, как раз, и учился…
Иногда он вмешивался в жизнь роты, помогая супругам преодолевать трудности военного похода, которых, впрочем, у молодожёнов была всего одна: невозможность уединения — не всё в любви стоит показывать на людях, да и нечестно это по отношению к боевым товарищам. Спали молодые в разных местах, согласно «штатному расписанию», как определил такой способ семейной жизни умудрённый опытом сержант Хобарт: девушки втроём ночевали в одном шатре, и ни Огаста, ни Сальва не вешались на шею своим мужьям, не нарушая нормального хода службы.
Эрин дважды находил подходящее жильё для ночлега обеих пар и отсылал их из лагеря, своей властью предоставляя им увольнения, и Тусон смотрел на подобные вмешательства генерала в дела своих рот сквозь пальцы. Он ни на минуту не забывал, что у Яктука сватом был король, а у Тахата — Эрин, и что девицы — бывшие фрейлины и любимицы королевы Магды. Да и что он мог иметь против короткого счастья молодых, когда шла война… Тут и король не вмешивался, вернее, вмешивался, молодым помогая — жизнь есть жизнь, и ни одна война не способна остановить её…
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Собственно, охотничьего домика пока ещё не было. Была — по определению Капы — охотничья палатка: королевский шатёр на расчищенной от снега части широкой поляны. С десяток дворцовых стражей, руководимые местным лесничим, лазили по окрестным сугробам — метили сосны под вырубку, а измученный (размышлениями и раздачей ценных указаний своим подданным) король тихо посапывал внутри шатра, и снилась ему мирная жизнь, к тому же — не в Соргоне. Так уж устроен человек — всегда ему хочется того, чего нет. В пределах достижимого — нет.
Приезд Клонмела с остальными солдатами королевской сотни и затеянная ими на поляне возня по обустройству лагеря прервали короткий отдых Василия, и он выбрался из шатра заспанный, недовольный и разочарованный: возвращение от сладкого сна к кровавой реальности никак короля не обрадовало. Махнул обречённо — а, не стоит — Клонмелу, собравшемуся, было, извиняться за устроенный шум, и подозвал Индура:
— Какие сигналы знаешь, солдат?
— «Внимание» знаю, сир, и ещё — «Отбой».
— А ну, давай, оба.
Индур извлёк из чехла барабан, из-за пояса — палочки, и лихо выстучал:
— Та-та-та, та, та-та-та, та, та-та-та, та-та-та, та-та-та…
«Слушайте все, слушайте все, готовьтесь выполнить команду» — весело отстукивали палочки по звонкой коже. И ещё, и ещё раз.
— Молодец, — похвалил король. — А теперь — давай «Отбой».
— Та, та-та-та, та-та-та, та-та-та, та-та-та…
«Все работы прекратить, отдыхать, отдыхать».
— Очень хорошо, — снова похвалил король. — В снежки играть умеешь? — он слепил снег в плотный комок и запустил в ствол ближайшего дерева. Снежок смачно шлёпнул, разбившись о кору, и оставил после себя отметину белым бугорком спрессованного снега.
Индуров снежок разбился рядом с королевским, оставив такую же белую отметину.
— Отлично, солдат! А теперь — атакуем Клонмела.
Два снежка полетели в сторону сержанта. Брошенный королём разбился о наплечник, запорошив сержанту глаза, а Индуров пролетел мимо — мальчик хорошо понимал, кто его командир. Потом атаковали рядовых: одного, второго, третьего, и тут Индур уже не мазал. Полетели ответные снежки, в основном, в Индура: не он один хорошо усвоил субординацию. Провозились в снегу с полчаса и утоптали за это время весь снег на поляне: играя, полезное дело сделали.
Затем король учил Индура лепить снеговика, пока солдаты ставили палатки и размечали место для строительства охотничьего домика. Снеговик получился на славу, только вместо морковного носа заимел шишечный. Шишки пошли и на глаза, а отсутствие ведра с лихвой компенсировали богатой шевелюрой из тех же шишек. Первый соргонский снеговик замер на краю поляны, наблюдая за суетой солдат, а раскрасневшийся от беготни король вернулся к делам, не менее государственным, чем снежные забавы:
— Всё, Индур, дальше трудись сам: закрепляй новое умение. Я проверю — смотри… — и ушёл в шатёр: снова войну обдумывать.
Сведения, сообщённые гномами Железной Горы, были куцыми, и почти не утолили информационный голод короля — Старейшие приказали гномам не вмешиваться, и те покинули свои дома: под землю ушли, в нарытые под гномьими слободами лабиринты пещер. Так обнаружилась ещё одна тайна гномов: не доверяли гномы людям и готовились к худшему. Не зря готовились: почти везде гномьи слободы были, если не разрушены, то обязательно — разграблены. За одним только исключением: в Хайдамаре опустевшую гномью слободу не тронули, даже выставили охрану, защищая чужое имущество от грабежа.
Сидя под землёй, гномы знали немногое о происходящем наверху: гному с разведкой в город вылезать — на верную смерть идти. А через скрытые посты наблюдения многого не угадаешь: они для обороны подземелий только и хороши — знать: нападут, не нападут. Джаллон имена и адреса своих людей, пристроенных по столицам королевств, гномам для связи дал. Дал и пароли к ним. Сложная получалась разведсеть: люди Джаллона собирают сведения, передают кому-то одному, кто связан с гномами, те сообщают Железной Горе, и оттуда уже их пересказывают Джаллону. Всё лучше, чем ничего, но наличие промежуточных звеньев, а, значит, и большее количество посвящённых, сложность их взаимодействий, особенно на участке «люди — гномы» — всё это не могло не сказаться и на скорости передачи донесений, и на сохранении их содержания в тайне: какая может быть тайна, когда через Камень только словесный доклад передашь. А из-за большого числа посвящённых — неизбежно слухи пойдут, могут доползти и до ушей врага… И завалится, погибнет из-за болтовни вся разведсеть, когда зальют пустоголовые белым пламенем гномьи слободы и выплавят, выжгут гномов в глубоких пещерах…
Но пользы было так много, что стоило рисковать: в нынешней обстановке курьеру от резидента до Раттанара не дойти, да и дойдёт если — то за сколько времени? Через гномов получалось быстрее, и риска с доставкой данных — практически никакого. Вот только, остались ли в живых люди Джаллона, и сумеют ли гномы с ними связь наладить? И как определить — не пустоголовый ли уже бывший Джаллонов информатор, не врагу ли тайну доверяешь?
Стоял король перед картой Соргона, на полу шатра расстеленной — всё гадал, чего же ещё для пользы дела сделать можно было, а забыл — не сделал. Или не заметил очевидного, и опять — не сделал. Хорошо бы указы свои против Масок по всему Соргону распространить, и про баронов, им помогающих. Чтобы боролись сами с врагом, и подле себя врага держали, не давали силы против двух свободных
