пещеры и, пальцами вновь разжав зубы девушки, вонзил в её рот свою плоть до самого горла Валентины.
Едва не задохнувшись, девушка снова очнулась, попыталась оттолкнуть капитана, но силы были слишком неравны и в какой-то момент Валентина, машинально сжав зубы, ощутимо укусила за плоть охамевшую капитана.
— Ах ты, сука! — закричал от боли насильник и на мгновение ослабил охват.
Воспользовавшись этим, Валентина ухватилась за бутылку и попыталась ударить насильника по голове, но сил хватило лишь на то, чтобы поднять бутылку и отмахнуться. Насильник успел отклониться и бутылка лишь скользнула по щеке.
— Ах ты, подлая тварь! — он несколько раз ударил кулаком в её лицо. — Соси или убью, сучка вонючая! — и принялся молотить кулаками по её бокам.
Потерпев неудачу с бутылкой, и не в силах сопротивляться и терпеть боль, Валентина вынуждена была подчиниться.
К счастью, силы капитана оказались на исходе и его член, качнув пару раз, наконец-то извергся потоком спермы. Несмотря на то, что этот поток оказался не столь мощным, как первый, Валентина едва не захлебнулась ею от неожиданности и неопытности. Она попыталась все выплюнуть, но Будалов, вытащив член наружу, резко ударил девушку под-дых и она, пытаясь глотнуть воздух, судорожно, чтобы не захлебнуться, проглотила горьковатую жидкость и тут же зашлась в рвотном кашле.
— Ну, вот, а ты, дурочка, боялась! — удовлетворённо проговорил насильник, встал с девушки, влил в себя остатки водки, после чего взглянул на свой член. — Вот, падла, до крови укусила, — ругнулся он и снова ткнул кулаком в живот несчастной.
— Ой! — вскрикнула Валентина и принялась вновь жадно хватать воздух раскрытым ртом.
Не обращая внимание на её стоны, обозлённый от укуса и удара бутылкой по щеке, к тому же разгорячённый алкоголем, капитан решил ещё больше поиздеваться над несчастной. Подхватив бутылку, он принялся попеременно засовывать бутылку то в её задний проход, то в её влагалище, потом ещё и в рот, до самого горла. Валентина пыталась сопротивляться, кричать, стонать, но капитан не обращал на это никакого внимания и продолжал всовывать то бутылку, то свой кулак. Из попы, из промежности, изо рта девушки, и даже из её носа хлестала кровь, и вскоре Валентина снова потеряла сознание, а Будалов, возбудившись от своих садистских манипуляций, вновь принялся поочерёдно вгонять плоть во все пройденные ранее места…
Истязания продолжались несколько часов, и под утро, вконец обессиленный и удовлетворённый, капитан, наконец, оставил Валентину в покое, принял душ, оделся. После чего подошёл к своей мученице.
Валентина, не имея сил даже пошевелиться, смотрела на своего насильника совершенно мутными глазами: казалось, что она ничего не осознает, что с ней происходит.
— Пожалуешься на меня кому-нибудь, и ни тебе, ни твоему Серафиму не жить! — процедил сквозь зубы Будалов. — Поняла падлюга?
Девушка никак не среагировала.
— Отвечай, сучка! — капитан вновь ткнул её кулаком в живот. — Не можешь говорить, моргни глазами!
Вряд ли Валентина его слышала, а если и слышала, то вряд ли что-либо понимала, но желая прекратить избиение, она послушно кивнула головой ресницами.
— То-то же, — удовлетворённо заметил капитан, ещё раз осмотрел красивое, подпорченное кровоподтёками тело девушки, и огорчённо вздохнул. — Жаль, что на работу нужно, а то бы ещё покувыркались! Надеюсь, милашка, тебе понравились ласки настоящего мужчины! — с ухмылкой подмигнул Будалов. — Если что, звони, продолжим…
Он уже направился к выходу, но вдруг остановился, поднял с пола кофточку девушки и неторопливо и очень тщательно протёр все предметы, за которые, по его мнению, он мог хвататься. И очень тщательно протёр бутылку.
— Бережёного и Бог бережёт… — закончив стирать отпечатки, пробормотал он и вышел из квартиры…
Несколько часов Валентина лежала в той же позе, в какой её оставил насильник: она потеряла столько крови, над ней столько измывались, что у неё не было сил даже на то, чтобы пошевелиться. Далеко за полночь телесная боль постепенно утихла. Валентина взглянула на своё испоганенное, истерзанное тело и сначала зарыдала по-бабьи в голос, потом завыла, как воет волчица, потерявшая волчонка. Выла тихо, приглушённо: не дай Бог, услышат соседи…
Ещё день назад Валентина чувствовала себя счастливой, была любима и любила сама, но вот пришёл этот ублюдок, и вся жизнь, все её мечты о счастливой жизни мгновенно рухнули в одночасье. Валентина прекрасно осознала, что капитан даже и не собирался выпускать её Сему на свободу.
— Какая же я дура! — воскликнула вдруг она и, продолжая спрашивать себя, с каждым новым вопросом все ожесточённее била себя по щекам. — Зачем открыла ему дверь? — хлоп по правой щеке, — Зачем поверила? — хлоп по левой, — Господи, как жить-то теперь? — снова по правой.
Валентине казалось, что её тело настолько испоганено, что она уже никогда не сможет его отмыть.
— А как же ты, единственный мой, Серафимушка? — Она горько всхлипнула. — Я же никогда не смогу посмотреть в твои любимые синие глаза. Да, я, именно, я сама во всём виновата, а потому я не имею право жить: такая грязная, испоганенная! Я нарушила клятву, данную тебе, мой любимый и родной. Я же обещала, что никто, кроме тебя, не прикоснётся к моему телу! — она закинула голову и громко простонала: — Господи!.. Дай мне силы совершить задуманное, не лишай меня воли! Только так я смогу искупить свою вину перед своим любимым!
Придя к этому решению, Валентина собралась с духом, поднялась на ноги, безразлично взглянула на огромную лужу крови на диване и возле него. Затем сходила, приняла душ, после чего тщательно, с остервенением, едва не до крови, долго сдирала мочалкой со своего тела запах насильника. Выключив воду, досуха вытерлась махровым полотенцем, одела новые трусики, бюстгальтер, свежую кофточку, юбочку.
Осмотрев себя в зеркале, она покачала головой, подошла к своему гардеробу и вытащила из него огромный платьевой чехол. Раскрыла молнию, достала из него свадебное платье, специально сшитое по её вкусу у лучшей портнихи города, вынула шёлковое, белого цвета, бельё, шёлковые белые колготки, не торопясь оделась, натянула на левую ногу расшитую цветами подвязку. Затем красиво уложила волосы, взглянула на фату:
— Тебя, к сожалению, одеть не могу, — Валентина с горечью вздохнула и тихо прошептала: — Не сохранила чистоту… — она снова осмотрела себя в зеркале. — Такую красоту испоганить… — с печалью проговорила Валентина и зло бросила: — Мразь! — потом покачала головой и вдруг вновь простонала, — не понимаю! — и повторила, — не понимаю, как может земля носить таких подонков?
Затем села за стол, вытащила из его ящика стопку листов бумаги и что-то долго писала. Исписала мелким почерком несколько страниц, после чего аккуратно разделила их на две стопки и в конце каждой поставила свою подпись.
Одну стопку, сложив вчетверо, сунула себе под лифчик, а вторую спрятала в тайнике под подоконником. Об этом тайнике знали только двое: она сама и её Серафим. В нём они хранили деньги, накопленные на свадьбу.
В последний раз взглянув на себя в зеркало, Валентина перевела взгляд на фото Серафима, осторожно и нежно прикоснулась губами к его изображению и тихо прошептала:
— Прости меня, Семушка… Не смогла я сберечь себя для тебя, мой милый! Надеюсь, когда-нибудь ты прочтёшь моё письмо, простишь меня, а насильника накажешь… Я уверена, что ты ещё встретишь и полюбишь девушку, которая будет достойна твоей любви! Прощай мой любимый, мой родной, мой единственный и неповторимый!..
Она зашла в ванную комнату, по-деловому и спокойно отвязала с крючков бельевую верёвку, здесь же соорудила петлю и направилась в свою комнату…
На следующий день Валентину обнаружила её мать, уезжавшая на несколько дней к родственникам. Дочка повесилась на бельевой верёвке, перекинув её через верхнюю перекладину шведской стенки. Марина Геннадиевна осторожно, словно боясь причинить вред дочери, опустила её тело
