— Вот как? Это же просто замечательно! — не скрывая радости, воскликнул Майкл. — Наш приятель даже представить себе не может, какой сюрприз его ждет!
— Какой сюрприз? — мгновенно насторожился Богомолов.
— Только обещайте, что вы ничего не скажете, даже не намекнете Бешеному до отлета!
— Какой же это будет сюрприз, если я расскажу все заранее. Обещаю!
— У него сын родился!
— Сын?! У Бешеного?! — Богомолов едва со стула не свалился от изумления.
— Но когда он родился?
— Скоро восемь месяцев исполнится.
— Господи, почему же вы молчали?
— Об этом просила Роза. Она считает, что отец сначала должен не просто услышать о сыне, а увидеть его.
— Вот упрямая девчонка! Боже, у моего крестника сыну почти восемь месяцев, а он ничего не знает!
— Вы обещали, — напомнил Майкл.
— Не беспокойтесь, я всегда выполняю обещанное, — заверил генерал и тут же простонал, словно от зубной боли: — У-у-у, черт!
— Что случилось?
— У него такое событие, а ему, скорее всего, угрожает смертельная опасность.
— Здесь, у нас?
— Вот именно!
— Тогда зачем он летит сюда?
— Чтобы спасти своего брата!
— Как, и Воронов здесь?
— Да, у вас, в Нью-Йорке, — с горечью ответил Богомолов и подробно рассказал о том, что произошло с Вороновым: даже дал послушать запись последнего разговора с Савелием.
— Должен прямо сказать, что дела действительно очень серьезные, — вынужден был признать Джеймс, потом задумался ненадолго и сказал: — Вот что, Константин Иванович, вы знаете, как я отношусь к ним обоим. Знаете и то, что и Америка у братьев в неоплатном долгу. Так что не терзайте себе душу: вы абсолютно правильно поступили, что сообщили мне обо всем. Поверьте, ни вы, ни я до смерти не простили бы себе, случись с ними что-нибудь непоправимое!
— К удивлению Богомолова, Джеймс почти дословно повторил его собственную мысль. — Вы не волнуйтесь, Константин Иванович: я предприму все меры, чтобы ни с тем, ни с другим ничего не случилось на американской земле! .
— Спасибо огромное, генерал!
— Не благодарите меня: это я должен благодарить Бога за то, что смогу хотя бы отчасти вернуть долг вашему «крестнику» и его брату, — серьезно проговорил Майкл. — Вы же помните, что я обязан им жизнью!
Положив трубку, Богомолов почувствовал такое облегчение, словно с его души свалился тяжелейший камень.
Когда Рокотов поведал Бешеному о возможностях смертельных часов и мобильного телефона, Савелий попросил:
— Передайте Константину Ивановичу, что сегодня ему действительно удалось удивить меня.
— Непременно, — понимающе кивнул полковник.
Через пару часов Савелий, без проблем миновав таможенный контроль, уже сидел в самолете Аэрофлота, который стремительно мчал его навстречу неизвестности.
Пока наш герой летит в Америку, давайте вернемся на некоторое время назад и узнаем наконец, что произошло с Андреем Вороновым…
Добравшись до места дивизионных учений, Воронов, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания и не мешать военным, превратился в простого наблюдателя и начал осторожно расспрашивать только тех, кто оказывался в числе «убитых». Обсудив вначале общие темы, такие, как семья, любимая девушка, армейская служба, иногда даже положение в стране, Андрей осторожно подводил собеседника к важному для него предмету, старательно вылавливая нечаянно брошенные слова, намеки, интонации, а иногда даже взгляды.
Он походил на одинокого старателя, пришедшего попытать счастья на отработанный золотой прииск. В отличие от первопроходцев, ему приходилось просеивать в десятки раз больше тонн породы, чтобы отыскать оставшиеся в ней крупицы золота. Нет-нет да и замечал он недоброжелательные взгляды офицеров, но более всего его поразил подполковник Булавин, отношение которого к нему резко изменилось: от почти навязчивого проявления дружбы в самолете до демонстративного нежелания не только разговаривать, но даже здороваться. Причем эта перемена произошла буквально за одни сутки. Как-то, разговаривая с солдатом Семеркиным, Андрей случайно перехватил взгляд Булавина: казалось, обладай тот способностью метать глазами молнии, то от Воронова ничего бы, кроме кучки пепла, не осталось.
Постепенно Андрей пришел к выводу, что Булавин имеет какое-то отношение к странным смертям новобранцев, по крайней мере последнего. Какое? В этом и предстояло разобраться. Никаких фактов, никаких свидетельств у Воронова не было, появилось лишь ощущение причастности, основанное на интуиции, которую, как известно, к делу не пришьешь.
Как же порой жизнь непредсказуема в своих хитросплетениях и неожиданных поворотах. Казалось бы, где Сингапур, где Москва и где Омск? Что или кто может связать эти разные точки земного шара в единый узел? Возможно ли это? Оказывается, ничего невозможного нет.
Владислав Фридрихович Ведерников, выросший в семье поволжских немцев, питал лютую ненависть ко всему русскому, унаследовав ее от своего отца. Однако отец воспитал в нем и умение тщательно скрывать эту ненависть. Более того, научил актерскому мастерству перевоплощения. Этим искусством Владик настолько хорошо овладел, что даже самые близкие друзья считали его настоящим патриотом земли русской и без колебаний принимали его лидерство: сначала в классе, в школе, потом, когда он поступил на экономический факультет Волгоградского университета, дружно голосовали за него на курсе, а потом и на общеуниверситетском собрании, выдвинув в комсомольские лидеры.
Потихоньку-помаленьку он добрался до поста секретаря Волгоградского обкома комсомола. Ведерников обладал красивым голосом и умело пользовался сиюминутными лозунгами, каким-то звериным чутьем ощущая, на кого нужно поставить в тот или иной конкретный момент. Умел вовремя поцеловать ручку жене или дочери нужного человека, напомнить о себе важной персоне не только в праздники, но и в памятный для этого человека день. И делал он это отнюдь не назойливо, а как бы даже стесняясь. Именно это, естественно, всегда приносило успех.
«Какой внимательный, какой галантный, какой приятный молодой человек!» — так обычно говорили о Ведерникове за глаза.
Благодаря этим отзывам он был замечен одним из приближенных Горбачева. Вскоре состоялся вызов в Москву. В самый разгар перестройки он уже возглавлял отдел ЦК. Владислав Фридрихович не любил азартные игры и никогда в них не играл. Он был превосходным и дальновидным стратегом, умел, пользуясь общедоступной информацией, четко анализировать ситуацию, расставлять все точки над «i» и почти никогда не ошибался в выборе решения.
Во время августовского путча девяносто первого года Ведерников четко все рассчитал и открыто встал на сторону Ельцина. Он был на все сто процентов уверен, что эпоха Горбачева кончилась, но он ошибся, посчитав Ельцина, учитывая его возраст и здоровье, не таким уж перспективным политиком, чтобы на него ставить все свои «фишки». Как говорится, и на старуху бывает проруха: он недооценил медвежье здоровье и характер первого Президента России. На словах громче всех поддерживая Ельцина, Ведерников исподволь, втихую примкнул к криминальным структурам, стремящимся посадить в президентское кресло молодого и очень настырного человека из военных, которого к тому же тайно поддерживал иностранный капитал.
Занимая к тому времени достаточно высокое положение в окружении Ельцина, Ведерников по праву стал вторым человеком в тайной организации, хотя, если учесть, что «Первый» руководил всем из-за границы, то Ведерников, несмотря на то что носил звание «Второй», в России был за «Первого».
