позволить. Что-нибудь этакое... недостойное звания... Мало ли...
– Умолкни наконец! – рявкнул король. Я прежде никогда не слыхал, чтобы его величество к кому-то обращался с таким гневом. Поднявшись с трона, он обратился ко мне: – Невпопад! Я многим тебе обязан, но и ты мне должен быть благодарен. За то хотя бы, что я не казнил тебя, как сделали бы на моём месте, многие из ныне здравствующих и почивших в бозе королей. Я же решил закрыть глаза на твои вольности... в отношении принцессы. Не советую тебе и дальше испытывать моё терпение. Это может весьма плачевно для тебя закончиться...
– Нисколько... в этом не сомневаюсь, – выдохнул я и взглянул на гобелен. И мне почудилось, что изображённый на нём герой, летящий верхом на фениксе – Тэсит, вне всякого сомнения, – ухмыляясь, сделал непристойный жест.
Энтипи вперила в меня непонимающий, трогательно-растерянный взор.
– Невпопад?..
Казалось, её глазами на меня смотрела моя собственная душа. Да нет же, никакая она мне не кузина. Не дальняя родственница. С каждым мгновением я всё твёрже в этом убеждался. И повторил сдавленным шёпотом:
– Я... не могу...
– Да как... ты... смеешь. – Никогда прежде его величество не позволял себе так явно выказывать своё раздражение, да нет, какое там – дикую ярость, которая его душила. Он застыл на месте, не пытаясь ко мне приблизиться, только кулаки сжал так, что аж костяшки побелели. Вероятно, понимал, что, стоит ему очутиться со мной рядом, и он не сможет удержаться, чтобы не задушить меня голыми руками. Я, поверьте, только приветствовал бы такую развязку. – Как ты смеешь вести себя подобным образом по отношению к принцессе? Ко всем нам?!
Энтипи попятилась от меня. Она покачивала головой, всё ещё не веря, что я мог вот так запросто от неё отказаться. Король сошёл с помоста, но ко мне по-прежнему не приближался. Его аж трясло от гнева.
– Я тебя возвысил! Я так тебе доверял! Что же тебя не устраивает в моей дочери, доблестный сэр рыцарь?! Может, она для тебя недостаточно родовита, а, ублюдок, деревенщина?! Или не так хороша, как те шлюхи, с которыми ты якшался до того, как заявился в столицу?
Мне ни в коем случае нельзя было терять контроль над собой, уподобляясь его величеству. Это было бы недопустимо глупо и очень для меня опасно. Но, как вы догадываетесь, я закусил удила и перестал внимать доводам рассудка. И твёрдо произнёс:
– Они по крайней мере были честными шлюхами.
Придворные испустили дружный вздох негодования и ужаса. Казалось, он вырвался из единой мощной глотки.
– Подумать только! – всплеснул руками его величество. – Ведь королева лично за тебя просила! Как она меня уговаривала не быть к тебе слишком суровым! Юная моя дочь тебе доверилась! Мы тебе предложили стать членом нашей семьи, стать одним из нас! И вот награда за наше великодушие! Да и можно ли было всерьёз рассчитывать на что-то иное, на благодарность и признательность со стороны того, кто рождён и взращён в убожестве, среди подонков общества! Может ли он по достоинству оценить благородство духа и чистоту помыслов? Мы напрасно надеялись, что ты проникнешься благоговением к высокой морали, носителями которой мы являемся, не станешь пятнать позором имя моей дочери, принцессы крови, порождения монаршьих чресл! Значит, ты полагаешь, она недостойна тебя?!
Меня от слов короля бросило в жар. Не задумываясь о последствиях, я брякнул:
– Что?! Вы – носители высокой морали?! Да это попросту смешно!
– Ах вот, значит, как?! Тебе
Не помню, чтобы мне когда-нибудь прежде случалось до такой степени забыться, ведь даже собственная безопасность, собственная шкура в те минуты перестали что-либо для меня значить. Ярость, так долго копившаяся под спудом, затмила мой разум. Я намеревался высказать королевскому семейству и придворным всё, что было у меня на сердце. Даже если король после этого самолично прикончит меня, что казалось более чем вероятным. Пускай зато услышит из моих уст правду. Правду о том замке, который он воздвиг на песке и который в ослеплении своём принимал за нерушимый оплот собственной власти. И я знал, с чего начну свою речь, каких иллюзий лишу его в первую очередь. Я расскажу ему, какова на самом деле «высокая мораль» его супруги и кем в действительности является «его» дочь. А после плавно перейду к обстоятельствам моего собственного появления на свет. Пусть Рунсибел узнает, на что способны его «доблестные рыцари». Вот тогда-то этот мир лжи и двуличия, в котором так уютно устроился наш монарх, развалится на мелкие кусочки.
– Ага, это самая смешная шутка, какую мне доводилось слышать! – дерзко ответил я. – Ваша дочь, говорите вы?!
И на этом я запнулся.
Потому как лицо королевы покрыла смертельная бледность.
Она догадалась, что я собирался сказать. И поняла, что мне каким-то образом удалось проникнуть в её тайну. Она стала похожа на зверька, попавшего в капкан. Достаточно было одного взгляда на неё, чтобы догадаться – стоит мне сказать правду, и она не сможет, не найдёт в себе сил оправдываться и отпираться. Во всём сознаётся, как на духу.
Но об этом я подумал как-то вскользь, мимоходом. Главным для меня в тот миг было другое. Взгляд королевы скользнул по собравшимся в зале. И остановился. При этом смотрела её величество не на супруга, не на меня и не на принцессу.
Что было в её положении совершенно естественно. В этой опасной, чреватой катастрофой ситуации, будучи застигнута врасплох, она инстинктивно обратила взор не на тех, от кого скрывала свою тайну.
А на того, с кем её делила.
Мне даже голову не пришлось поворачивать, чтобы определить, на кого был обращён её растерянный, исполненный смертного страха взор. Тот, на кого она смотрела, испуганно втянул голову в плечи. На лице его, которое казалось составленным из разрозненных, беспорядочно подобранных фрагментов, отобразился испуг. Дурацкий колпак с бубенчиками едва заметно колыхнулся – это шут голову опустил.
«Ну конечно же, – мелькнуло у меня в голове, – я, только и умеющий, что совершать смешные и нелепые поступки и попадать в идиотские истории, произошёл от семени... не кого-нибудь, а профессионального придурка, королевского шута».
Все части головоломки сложились наконец в единую картину. Разумеется, мы с Энтипи были единокровными братом и сестрой, детьми Одклея. Полоумная принцесса и я, насмешка судьбы. Достойные отпрыски этого урода.
Королева Беа и её тайный любовник смотрели друг на друга взглядами заговорщиков, чья тайна вот-вот может быть обнаружена. Взглядами обманщиков, которых, того и гляди, публично выведут на чистую воду. Взглядами двух негодяев...
Я был прав: у королевы духу бы недостало всё отрицать.
Мне стало трудно дышать. Поймите, в моих руках оказалась судьба всего королевства. Несколько правдивых слов, и от него камня на камне не останется. Произнеся эти несколько слов, я наконец отомстил бы своему презренному родителю. Разрушил бы ту систему бессовестного вранья и лицемерия, которую создал Рунсибел, чтобы чувствовать себя покойно и уютно.
Всё, что для этого надо было сделать...
Всё, что надо было сделать...
Это уничтожить королеву Беатрис. До смерти перепуганную женщину, вид которой сейчас, стоило взглянуть на её посеревшее лицо, вызывал жалость и сострадание. Ведь она ничего худого никому не сделала. Кроме измены королю, мне её не в чём упрекнуть. Королева единственная из всех, кто обитал в крепости, всегда относилась ко мне с дружеским участием. Она ухаживала за мной, когда я хворал, заступалась за меня перед королём. И даже то, что она отправила меня в обитель за принцессой, было продиктовано её любовью к дочери, уверенностью, что общение со мной пойдёт Энтипи на пользу.
Да, кстати, как же я принцессу-то упустил из виду?! Господи, девчонка уж точно слетит с катушек,
