– Кого? – спросил путешественник со страхом.
– Я уже сказал вам, даму.
– Но если я женщина, зачем арестуете меня?
– Э, потому что в наше время женщины гораздо опаснее мужчин. Ведь наша война могла бы, по- настоящему, называться женскою войною. Королева и принцесса Конде – две высшие власти, ведущие войну. Они назначили генерал-лейтенантами герцогиню де Шеврез, герцогиню де Монбазон, герцогиню де Лонгвиль... и вас. Герцогиня де Шеврез – генерал коадъютора, герцогиня Монбазон – генерал принца Бофора, герцогиня де Шеврез – генерал герцога де Ларошфуко, а вы... вы, кажется мне, генерал герцога Д’Эпернона.
– Вы с ума сошли! – прошептал молодой человек, пожимая плечами.
– Я вам не поверю, сударыня, так же, как не верил сейчас одному молодому человеку, который говорил мне то же самое.
– Вы, может быть, уверяли ее, что она мужчина?
– Именно так. Я узнал молодого человека, потому что видел его около гостиницы Бискарро, и теперь не обманулся его юбками, чепчиками и тоненьким голоском, точно так, как меня не обманут ваш синий кафтан, серая шляпа и сапоги с кружевами. Я сказал ему: «Друг мой, называйтесь как хотите, одевайтесь как угодно, говорите каким хотите голосом, вы все-таки не иное что, как виконт де Канб».
– Де Канб! – вскричал путешественник.
– Ага! Имя это поражает вас! Вы, может быть, как-нибудь знаете его!
– Он очень молод? Почти ребенок?
– Лет семнадцать или восемнадцать, не более.
– Белокурый?
– Да.
– С голубыми глазами?
– Да.
– Он здесь?
– Вот тут.
– И вы говорите...
– Что он переодет в женщину, как вы теперь, сударыня, в мужчину.
– А зачем он приехал сюда? – спросил путешественник с живостью и смущением, которое становилось сильнее, между тем как Ковиньяк начинал менее махать руками и говорить.
– Он уверяет, – сказал Ковиньяк, останавливаясь на каждом слове, – он уверяет, что какой-то приятель назначил ему здесь свидание.
– Приятель?
– Да.
– Дворянин?
– Вероятно.
– Барон?
– Может быть.
– А как зовет его?
Ковиньяк призадумался. В голове его в первый раз явилась плодовитая мысль и произвела в нем заметный переворот.
«Ого, – подумал он, – славно можно поймать их!»
– А как его зовут? – повторил путешественник.
– Позвольте, – сказал Ковиньяк, – позвольте... Имя его кончается на оль...
– Каноль! – закричал незнакомец, и губы его побледнели. Черная маска его страшно обрисовалась на матовой белизне его тела.
– Точно так, Каноль, – сказал Ковиньяк, внимательно следя за переменами на видимых частях лица незнакомца. – Каноль, точно, как вы сказали. Так вы тоже знаете Каноля? Вы знаете весь свет?
– Полно шутить, – отвечал незнакомец, дрожавший всем телом и готовый упасть в обморок. – Где эта дама?
– Вот здесь, в этой комнате. Третье окно отсюда, с желтыми занавесками.
– Я хочу видеть ее!
– Ого, неужели я ошибся? – сказал Ковиньяк. – Неужели вы тот Каноль, которого она ждет? Или господин Каноль не этот ли молодец, который скачет сюда в сопровождении лакея-франта?
Молодой путешественник так бросился к окну кареты, что разбил стекло.
– Он, точно он! – закричал юноша, даже не замечая, что кровь потекла из его ран на лбу. – Ах, я несчастная! Он опять увидит ее, я погибла!
– Ага! Теперь вы видите, что вы женщина!
– Так они назначили себе свидание!.. Здесь!.. О, я непременно отмщу им!..
Ковиньяк хотел еще пошутить, но путешественник повелительно махнул одною рукою, а другою снял с себя маску. Перед спокойным Ковиньяком явилось бледное лицо Наноны, вооруженное самым грозным негодованием.
VII
– Здравствуйте, милая сестрица, – сказал Ковиньяк Наноне, подавая ей руку очень спокойно.
– Так вы узнали меня?
– В ту же минуту, как увидел вас. Мало было закрыть лицо, следовало еще прикрыть это прелестное родимое пятнышко и жемчужные зубы. Ах, кокетка, если вы думаете скрываться, так надевайте маску, но вы этого не сделаете...
– Довольно, – сказала Нанона повелительно, – поговорим серьезно.
– И я того же хочу, только говоря серьезно, можно устраивать выгодные дела.
– Вы говорите, что виконтесса де Канб здесь?
– Здесь.
– А Каноль уже вошел в гостиницу?
– Нет еще, он сходит с лошади и отдает поводья лакею. Ага! Его увидали и с этой стороны! Вот растворяется окно с желтыми занавесками, вот показывается головка виконтессы! А, она вскрикнула от радости! Каноль бежит в гостиницу! Спрячьтесь, сестрица, или все погибнет!
Нанона отодвинулась в карету и судорожно сжала руку Ковиньяку, который смотрел на нее с отеческим состраданием.
– А я ехала к нему в Париж, – сказала Нанона, – всем рисковала, чтобы видеть его!
– Ах, вы приносили жертвы, сестрица! И кому? Такому неблагодарному! По правде сказать, вы могли бы получше распорядиться благодеяниями!
– Что они станут говорить теперь, когда они вместе?
– Милая Нанона, не знаю, что и отвечать вам на этот вопрос. Думаю, что они будут говорить о своей любви...
– О, этого не будет! – вскричала Нанона, с бешенством кусая свои мраморные ногти.
– А я, напротив, думаю, что это будет, – возразил Ковиньяк. – Фергюзон получил приказание никого не выпускать из комнаты, но ему позволено впускать туда всех. В эту самую минуту, вероятно, виконтесса и Каноль говорят друг другу самые милые нежности. Ах, Нанона, вы слишком поздно взялись за ум.
– Вы так думаете? – сказала она с неописуемым выражением иронии и полной ненависти хитрости. – Вы так думаете! Хорошо, садитесь со мной, жалкий дипломат.
Ковиньяк повиновался.
– Бертран, – сказала Нанона одному из лакеев, – вели кучеру поворотить потихоньку и ехать в рощицу, которую мы видели при въезде в село.
Потом она повернулась к брату и прибавила:
– Там удобно будет нам переговорить?
– Очень удобно, но позвольте и мне принять некоторые меры осторожности.
– Извольте.
