— Ваше величество! — отвечал он. — Вы сами видите: все против того, чтобы мы были друзьями. Вас не будет оскорблять мое подозрение, но зато вас будет оскорблять общественное мнение. После скандала, который разразился сегодня, у меня не будет больше покоя, у вас не будет больше передышки. После этого первого оскорбления, нанесенного вам, ожесточенные враги набросятся на вас и будут пить вашу кровь, как пьют мухи кровь раненой газели…
— Вы очень долго ищете подходящее слово и не находите, — грустно заметила королева.
— Полагаю, что я никогда не давал вашему величеству повода заподозрить меня в неискренности, — сказал Шарни, — и если моя искренность порой бывала чересчур сурова, то я прошу у вас прощения.
— Итак, — заговорила глубоко взволнованная королева, — то, как я сейчас себя вела, этот слух, это чреватое опасностями нападение на одного из самых видных вельмож, мои явно враждебные отношения с Церковью, мое Доброе имя, которое становится игрушкой страстей парламента, — всего этого для вас мало! Я уж не говорю о навсегда поколебленном доверии короля — это не должно особенно вас беспокоить, правда?.. Король! Что это такое?.. Супруг!
И она улыбнулась печально и горько. Из глаз у нее брызнули слезы.
— О! — воскликнул Шарни. — Вы — самая благородная, самая великодушная из женщин! И если я сейчас не отвечаю вам так, как велит мне мое сердце, то это потому, что я чувствую себя неизмеримо ниже вас, и потому, что не смею осквернять ваше сердце, прося у него места для себя!
— Господин де Шарни! Я настаиваю, чтобы вы сказали мне, какое впечатление произвело на вас поведение де Роана.
— Я должен сказать, что де Роан ни безумец, как назвали его вы, ни слабый человек, как это можно было бы подумать. Это человек убежденный, это человек, который любил вас, который вас любит и который является жертвой ошибки. Его эта ошибка приведет к гибели, а вас…
— А меня?
— А вас к неизбежному бесчестию.
— Боже мой!
— Передо мной встает угрожающий призрак — отвратительная женщина, графиня де ла Мотт, исчезнувшая как раз, когда ее свидетельство может возвратить вам все — покой, честь, безопасность. Эта женщина — злой гений государыни и бич королевства. Эта женщина, которую вы неосторожно сделали поверенной ваших секретов и, быть может, — увы! — ваших близких отношений…
— Мои секреты, мои близкие отношения! Помилуйте! — воскликнула королева.
Шарни поклонился так низко, что королева должна была признать себя удовлетворенной таким ответом и смирением этого верноподданного.
— Я же советовала вам оставаться у себя в имении, — снова заговорила она. — Не теряйте времени: опасность велика. Удалитесь в свое имение, избегните скандала, который будет результатом процесса. Процесс мне устроят. Я не хочу, чтобы вас повлекла за собой моя судьба, я не хочу, чтобы погибла ваша карьера. У меня, благодарение Богу, есть сила, я невиновна, на моей совести нет ни единого пятна. По моим расчетам, пройдет две недели с этой минуты до того, как Париж узнает об аресте кардинала, до того, как будет созван парламент, до того, как будут выслушаны свидетельские показания. Уезжайте! Я приношу несчастье — расстаньтесь со мной! В этом мире у меня было только одно, и раз оно меня покидает, то я погибла.
С этими словами королева встала и, казалось, дала Шарни знак, которым заканчивается аудиенция. Он подошел к ней почтительно, но быстро.
— Я не любил бы вас, если бы вы были не такой, какая вы есть, — прошептал он.
— Как? — поспешно и взволнованно произнесла она. — Эта проклятая королева, эта погибшая королева, эта женщина, которую будет судить парламент, которой вынесет приговор общественное мнение, которую муж, ее король, быть может, выгонит, — эта женщина обретает любящее сердце?
— Она обретает слугу, который ее боготворит и который предлагает ей всю кровь своего сердца за одну слезу, пролитую ею сейчас.
— На этой женщине благословение Божие! — воскликнула королева. — Она горда, она первая из женщин, самая счастливая!.. Эта женщина слишком счастлива, господин де Шарни, и я не понимаю, как могла эта женщина жаловаться. Простите ее!
Шарни упал к ногам Марии-Антуанетты и поцеловал их в порыве благоговейной любви.
В это самое мгновение дверь из потайного коридора отворилась. На пороге остановился словно пораженный молнией король.
Сейчас он поймал с поличным человека, которого обвинял граф Прованский, у ног Марии- Антуанетты.
Глава 24. ПРОСЬБА О ЖЕНИТЬБЕ
Королева и Шарни обменялись взглядом, полным такого ужаса, что злейший их враг сжалился бы над ними в эту минуту.
Шарни медленно поднялся и почтительно поклонился королю.
Было видно, как неистово бьется под кружевом жабо сердце Людовика XVI.
— Господин де Шарни! — с неописуемой сдержанностью заговорил король.
— Для дворянина не слишком почетно, когда его уличают в краже.
— В краже? — пролепетал Шарни.
— Да, — продолжал король, — коленопреклонение перед женой другого — это кража. Это предположение весьма для него неблагоприятное. Если же эта женщина — королева, то эти подозрения называются преступлением, а преступление это — оскорблением величества note 44. Я распоряжусь, чтобы эти слова, господин де Шарни, вам повторил министр юстиции.
Граф хотел заговорить. Он хотел сказать, что он невиновен, но королева, нетерпеливая в своем великодушии, не могла вынести, чтобы в бесчестном поступке обвиняли человека, которого она любила. Она пришла к нему на помощь.
— Государь! — поспешно заговорила она. — Мне кажется, что вы вступили на путь скверных подозрений, и я предупреждаю вас: пристрастность приводит к ложным выводам. Я вижу, что почтение сковало язык графа, но я, — а я знаю самую глубину его сердца, — не допущу, чтобы его обвиняли без защиты.
— Неужели вы станете уверять меня, что я не видел господина де Шарни на коленях здесь, перед вами? — спросил Людовик XVI, опускаясь с роли короля на роль встревоженного мужа. — Однако если человек становится на колени, а его не поднимают, это значит…
— Это значит, — с суровым выражением лица подхватила королева, — что подданный королевы Французской просит ее о милости… По-моему, это случается при дворе достаточно часто!
— Он просил вас о милости?! — воскликнул король. Мария-Антуанетта обнаружила с гневом, что она вынуждена солгать, со скорбью — что она не находит ничего правдоподобного.
— Государь! Я сказала вам, что господин де Шарни просит меня о вещи невозможной.
— Но скажите, по крайней мере, о какой? «Чего может человек испрашивать на коленях?.. — говорила себе королева. — О чем он может умолять меня, что невозможно ему пожаловать?.. Ну! Да ну же!»
— Я жду, — сказал король.
— Господин де Шарни… — вскричала королева, рассудок у нее помутился, руки дрожали, — господин де Шарни хотел получить у меня…
— Что именно?
— Позволения жениться.
— В самом деле? — воскликнул мгновенно успокоившийся король.
— Государь! — в заключение сказала она королю. — Та, на которой хочет жениться господин де Шарни, находится в монастыре.
— Ах, вот оно что! — воскликнул король. — Это и впрямь уважительная причина. Действительно, весьма трудно отобрать у Бога Его собственность и отдать ее людям. Но странно, что господин де Шарни внезапно влюбился: никогда никто не говорил мне об этом, никогда не говорил даже его дядя, который может получить у меня все на свете. Кто же эта женщина, которую вы любите, господин де Шарни? Назовите ее мне, пожалуйста!
