— Андре… — начала было Мария-Антуанетта.
— Я отказываюсь, ваше величество, я отказываюсь! Решив, что королева уходит, Андре удержала ее за платье.
— По крайней мере, ваше величество, — сказала она, — окажите мне величайшую милость и назовите человека, который пожелал на мне жениться. Всю жизнь я так страдала от унижений, что имя этого благородного человека…
На лице ее появилась горестная улыбка.
— ..стало бы бальзамом, который отныне я проливала бы на все раны моей гордости Королева заколебалась, но ей было необходимо довести дело до конца.
— Это господин де Шарни, — промолвила она тоном печальным и безразличным.
— Так это за господина Оливье вы хотите выдать меня замуж? Да? Скажите, ваше величество!.. О, я согласна, согласна! — вскричала Андре, вне себя от восторга. — Так это меня он любит!.. Он любит меня, как я его любила!
Мертвенно-бледная, трепещущая королева с глухим стоном отпрянула. Подавленная, она упала в кресло, а обезумевшая Андре целовала ей колени, платье и обливала слезами ее руки, обжигая их горячими поцелуями.
— Когда мы едем? — наконец спросила она, как только слова у нее пришли на смену вздохам и приглушенным крикам.
— Идемте, — прошептала королева; она чувствовала, что жизнь ее покидает, и ей хотелось перед смертью спасти свою честь.
Глава 27. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ОБЪЯСНЯЕТСЯ, ПОЧЕМУ БАРОН ПРИБАВИЛ В ВЕСЕ
В то время, как королева решала судьбу мадмуазель де Таверне в Сен-Дени, Филипп, чье сердце было растерзано всем, что он узнал, всем, что открыл, спешил с приготовлениями к отъезду.
Покончив с приготовлениями, он приказал известить де Таверне-отца, что ему нужно с ним поговорить.
В течение трех или четырех месяцев барон все прибавлял в весе, чем он гордился; это нетрудно понять, если мы примем в соображение, что высшая степень тучности в таком человеке, как он, является признаком абсолютного довольства.
Филипп не ждал, что отец, узнав о его решении, проявит чрезмерную чувствительность, но не ждал и особого равнодушия.
Однако он пришел в величайшее изумление, услышав, что барон с ликующим смехом кричит:
— Ах Ты, Господи! Он уезжает! Он уезжает!.. Филипп остановился и с недоумением посмотрел на отца.
— Я был в этом уверен, — продолжал барон, — я готов был биться об заклад!.. Прекрасно сыграно, Филипп, прекрасно сыграно!
— Отец, — ледяным тоном заговорил Филипп, — я не понимаю ни слова, ни единого слова из того, что я имел честь от вас услышать.
— Где ты спрячешь лошадей? — продолжал старик, уклоняясь от прямого ответа. — Твою кобылу легко узнать. Смотри, чтобы ее здесь не увидели, когда тебя встретят на… А кстати: ты делаешь вид, что уезжаешь. Куда же?
— Я проеду через Таверне-Мезон-Руж.
— Отлично… Превосходно… Ты притворяешься, что едешь в Мезон-Руж… Тут никто ничего не поймет… О да, это превосходно… А все-таки будь осторожен: на вас обоих устремлено много взглядов.
— На нас обоих?!. На кого же?
— Видишь ли, — продолжал старик, — она — натура пылкая, и ее порывы способны погубить все. Берегись! Будь благоразумнее, чем она…
— Послушайте, отец! — подавляя гнев, глухо проговорил Филипп. — Я вижу, вы потешаетесь надо мной. По правде говоря, это не очень-то милосердно!
— Я не знаю существа правдивее и сдержаннее тебя! — с досадой воскликнул отец. — И я не знаю никого, чьи меры предосторожности были бы более уязвимы! Разве не скажут люди, что ты боишься, как бы я тебя не выдал? А ведь это было бы очень странно!
— Отец! — выйдя из себя, вскричал Филипп.
— Прекрасно! Прекрасно! Храни свои секреты про себя. Держи в тайне, как ты снял домик у бывшего Охотничьего замка!
— Я снял Охотничий замок? Я?
— Держи в тайне свои ночные прогулки с двумя прелестными подругами!
— Я?. Мои ночные прогулки… — бледнея, пролепетал Филипп.
— Держи в тайне свои поцелуи.
— Отец! — обезумев от ревности, прорычал Филипп. — Отец, да замолчите же!
— Повторяю еще раз: все, что ты сделал, ты сделал превосходно, я это узнал, я тебе и сказал!.. А ты что же, подозревал, что я знаю?.. Черт побери! Это должно было бы внушить тебе доверие. Твоя близость с королевой, твои удачные действия, твои экскурсии в купальни Аполлона — Боже мой! Не бойся же меня, Филипп… Доверься мне!
— Это ужасно, отец! — закрыв лицо руками, воскликнул Филипп.
Все, о чем отец узнал, все, о чем он догадался, все, что недоброжелатели приписывали де Роану, а люди осведомленные лучше — графу де Шарни, барон относил к своему сыну. Для него Филипп был тем, кого королева любила и кого она постепенно, незаметно возводила на высшие ступени фавора. Вот от этого-то полного удовлетворения и прибавил в весе за какие-нибудь несколько недель де Таверне.
В то мгновение, когда Филипп бросил свирепый взгляд на неумолимого старика, со двора особняка донесся стук колес.
Послышался крик Шампаня:
— Мадмуазель! Это мадмуазель!
— Это сестра! — пробормотал Филипп, он пришел в совершенное изумление, когда узнал Андре, выходившую из кареты, — ее освещал факел привратника.
В ту же минуту во двор с шумом въехала другая карета.
— Его сиятельство граф Оливье де Шарни! — крикнул выездным лакеям привратник.
— Проводите его сиятельство в гостиную — его примет господин барон, — сказал Филипп Шампаню. — А я пройду в будуар и поговорю с сестрой.
Двое мужчин медленно спустились по лестнице.
«Зачем сюда приехал граф?» — спрашивал себя Филипп.
«Зачем сюда приехала Андре?» — думал барон.
Глава 28. ОТЕЦ И НЕВЕСТА
Гостиная особняка находилась в главном корпусе, на первом этаже. Слева от нее находился будуар с выходом на лестницу, которая вела в апартаменты Андре Справа была другая, малая гостиная, через которую проходили в большую.
Филипп первым вошел в будуар, где его поджидала сестра. Еще в вестибюле он пошел быстрей, чтобы поскорее очутиться в ее объятиях.
Как только он отворил двойную дверь будуара, Андре обвила его шею руками и поцеловала его с таким радостным видом, от которого давно уже отвык этот печальный влюбленный, этот несчастный брат.
— Я вернулась навсегда! — в восторге воскликнула Андре.
— Тише, сестренка, тише! — сказал Филипп. — Стены этого дома не привыкли к радости, а кроме того, в соседнюю гостиную сейчас придет некто, и он может тебя услышать.
— Некто? — переспросила Андре. — Кто же это?
— Слушай, — отвечал Филипп.
— Его сиятельство граф де Шарни! — объявил выездной лакей, провожая Оливье из маленькой гостиной в большую.
— Он! Он! — вскричала Андре и еще нежнее принялась ласкать брата. — Я отлично знаю, зачем он к нам приехал!
