– Бабы, – сказала женщина. Это было первое ее слово за всю ночь.
Встрепенулся Гаран, осторожно коснулся ладонями ее плеч:
– Поспи, Лита… Поспать надо…
Она отшвырнула его руки. Тяжело поднялась, обвела красными сухими глазами рыдающего сына в углу, мужа с трясущимися руками и прислонившегося к стене Ильмарранена.
– Вы отдали ее, – сказала она без всякого выражения, голос ее был подобен деревянному стуку. – Вы отдали ее.
У Руала волосы зашевелились на голове от звука этого голоса.
С новой силой зарыдал мальчишка. Гаран болезненно кривил рот в еще более поседевшей за ночь щетине:
– Это… Это будто бы смерть, ну как не отдать… Как смерти можно не отдать? Это… Ты потерпи, Лита… Потерпи.
Жена перевела на него тяжелый, остановившийся взгляд.
– Отдали, – сказала она снова. – Вы все отдали ее.
Гаран грохнулся перед ней на колени:
– Так ведь нельзя было, нельзя было… Не отдать… Никто в мире не отнимет у него… Никто… Подумай, что он сделал бы… С нами сделал…
– Гарра, – медленно сказала женщина.
И Гаран разрыдался тоже, и Руал вышел, чтобы не слышать этого и не видеть.
Во дворе светило солнце, у калитки переминались с ноги на ногу, горестно кивали, перешептывались любопытные. Завидев на крыльце Руала, жадно кинулись к нему, обступили, чуть не отдавив ноги:
– Забрал? Унес, да? А змеи были?
– Гарра, вот ужас-то…
– Сколько ей? Десять? Одиннадцать?
– Лита убивается, верно…
– Парень, ты сам видел?
– Парень, пойдем, закусим, поговорим… Расскажешь, как было.
– Людочки, значит, он мою-то девку не тронет уже?! О-ой!
Его тянули за рукав, заглядывали в глаза, переспрашивали что-то друг у друга, возбужденно галдели вполголоса, то и дело оглядываясь на онемевший от горя дом с наглухо закрытыми ставнями. Руал оторвал от своей одежды чьи-то умоляющие руки и, отшатнувшись от толпы, вернулся в темноту прихожей. На секунду ему привиделась девочка – так, как он увидел ее впервые, застенчиво выглядывающая из-за дверного косяка.
Лита сидела по-прежнему прямо, смотрела иссушенными глазами в стену напротив и мерно повторяла:
– Отдали. Вы отдали. Вы отдали ее.
Гаран, завидев Руала, кинулся к нему, как к спасителю:
– Она помешалась, – твердил он в ужасе, сам сейчас похожий на помешанного.
Невпопад вскрикнул сверчок.
Женщина вздрогнула, медленно, как кукла, повернула голову и взглянула в глаза Руалу. Ильмарранена будто ударили в лицо.
– Вы отдали ее! – сказала женщина. – Ее не вернуть.
– Да, ее не вернуть, Лита! – захлебнулся Гаран за Руаловой спиной. – Я не маг и никто здесь не маг, и ее не вернуть, ты потерпи, ты свыкнешься…
Женщина так же медленно отвернулась, а Гаран все причитал:
– Я же не маг… Никто ее не вернет, это не под силу… Не маг я, небо… Ну за что… Я не могу, я не маг…
– Я – маг, – сказал Ильмарранен.
Стало до невозможности тихо. Лицо женщины, застывшее, как маска, дрогнуло. Быстро задышал Гаран:
– Парень, ты что… Спятил? Кто – маг?
– Я, – сказал Руал.
Он ненавидел себя. Он проклял себя страшным проклятием. Он просил у неба одной милости – скорой смерти от руки колдуна. Только бы не новые мучения в обличье полочки для обуви.
Он проклинал себя, шагая улицами поселка в сопровождении притихшей толпы. То и дело кто-то говорил громко: «Не пускайте его! Всем будет хуже!» Но впереди шли Гаран и Лита, и никто не решался заступить им дорогу.
Потом толпа отстала, и отстал Гаран, и Лита указала Руалу путь к пещере колдуна. Дальше он пошел один – пошел узкой, неровной дорогой, поросшей крапивой с обочины до обочины.
