слабину чувствуют. Возьмешь несколько человек в сопровождение, всё надёжней будет.
— Ну, пойду отдыхать, устал…
Ночь выдалась неспокойная — шум, крики, откуда-то издалека тянуло запахом гари.
Утром Сашка хотел разбудить Михаила всегдашним весёлым приветствием: «Вставай, дон Кихот, Дульсинея уже проснулась!», приветствием оттуда, из детства, но не смог. Слишком много событий случилось, слишком много горя излилось, так что веселья никакого не получилось. Видимо, минули детство и юность и навсегда ушли, оставив в душе щемящую грусть и лишь память о прошлом. И возврата туда больше нет.
Да ещё это ночное нападение на монастырь.
Едва рассвело, прибежал прислужник из расположенного в нескольких верстах от имения Рудницких женского православного монастыря.
— Казаки разграбили монастырь, монахинь насиловали, ловили в монастыре и окрест, куда те бежали. Мой дом снаружи стоит, у стены монастырской, домишко плохонький, на него и внимания не обратили. Я тихонько, тихонько вдоль стены и… утёк. Тем и спасся.
— Как же так? — Сашка недоверчиво смотрел на прислужника, — казаки сами православные, раньше не было такого.
— Какие они православные? Нет у них никакой веры, нехристи они, разбойники. Псы это, псы, которые умеют только убивать да пить, пить да убивать.
— Ушли уже?
— Нет, расположились в монастыре, монашек не выпускают, развлекаются с ними, издеваются по- всякому, насильничают.
Сашка сжал кулаки:
— И много их там?
— Да кто знает, может, сорок, может, с полсотни. Пьяные все, вино достали из монастырских подвалов, несколько бочек и пьют.
— Понятно. Иди, отдохни пока, потом позову.
— Ну, не может такого быть. Ты разве видел когда-нибудь? Они же веру православную на своих знамёнах начертали.
Сашка тормошил проснувшегося Михаила, пытаясь вытянуть из него объяснение.
— Казаков-то коренных, совсем немного, они и по природе своей люди разбойные, тем и жили всегда и пропитание себе грабежами и войною добывали. А Хмельницкий всех холопов поднял — все в казаки подались. Холопы, хоть и тоже пограбить не прочь, но всё-таки, крестьяне, к труду приучены, да и в православие верят, а казаки только прикрываются этой верою, в оправдание своей, якобы благородной цели — защите православия. А теперь, когда дисциплина ослабла, когда войско запорожское разбегается, все бандиты казаками себя величают.
Михаил объяснял, останавливаясь для вдоха-выдоха, он теперь, когда жизнь вошла в спокойную колею, с утра занимался физическими упражнениями.
— Ну, да ладно, что делать-то будем?
— Дело, вроде, как и не наше, православный монастырь-то, да жалко баб, одни они там, некому заступиться.
Лицо у Сашки стало серьёзным и озабоченным, он уже совсем забыл о своём утреннем желании — повеселить Михаила, какое уж тут веселье.
— Шайка эта в монастыре с монашками натешится, кровь девичью по стенам размажет, подвалы винные опустошит и к нам, не ровён час, нагрянет.
Михаил привёл себя в порядок после сна и готовился завтракать.
— Предлагаю взять их пьяненькими…
— Так силёнок у тебя маловато. Одни крестьяне.
— Маловато, зато люди надёжные и обучены мною на случай нападения, и казаки есть бывшие, что от Хмеля сиганули. До ночи хватит времени подготовиться.
— Да, видимо, встречи с ними нам не избежать.
В неверном свете ущербной луны едва угадывались высокие монастырские стены и башни. Из-за закрытых ворот доносились грубые пьяные выкрики, женские испуганные голоса, стоны, вопли, переходящие в хрипы.
— Подождём ещё немного, пусть угомонятся, — шепнул Сашка на ухо Михаилу.
Два десятка людей, собранных Сашкой, словно растворились в темноте, спешились задолго до цели, коней отвели пастись, приставили к ним паренька из крестьян.
— Ну, пора.
Сашка негромко свистнул. Несколько человек подбежали к воротам и, подсаживая друг друга, мигом перелезли вовнутрь. Казаки, выставленные в охрану, уже спали тут же, пьяные. Смерть их была легка. Ворота раскрылись, и Михаил с Сашкой во главе небольшого отряда ворвались во двор. Битвы не было, казаки были пьяны, крестьяне находили их в трапезной, в кельях и даже в часовне. Иногда они валялись пьяные рядом с голой, изнасилованной и задушенной монашкой. Видимо, казаки получали особое удовольствие, насилуя бившихся в предсмертных судорогах женщин.
Редкие из них успевали вытащить саблю и принять бой, но падали замертво, не протрезвев до конца и не поняв, что происходит. Вскоре всё было кончено, крестьяне обыскивали каждое помещение, подвалы, подземелья, освещая себе путь факелами.
Немногие из женщин остались в живых, они были ранены, испуганы и едва могли говорить. Никто не захотел возвращаться в разрушенный монастырь, в это страшное для них место. Михаил и Сашка решили взять их с собой и поселить пока в пустующих домах. Староста взял заботу о них на себя.
Уже уходя, увидели, что крестьяне тащат упирающегося казака.
— В сено зарылся, гад, спрятаться хотел.
Казак был пьян, и допрос его отложили до утра.
Утром казак признался, что они — из Запорожского войска, сбежали от Хмельницкого, надоело подчиняться, решили воевать самостоятельно. Что дальше с ним делать, Сашка не знал.
Михаил вместе с Яной уехали в Краков, жизнь в усадьбе постепенно входила в свою обычную колею. Через несколько дней казака обнаружили задушенным в сарае, где его держали под замком. У него были оторваны гениталии. Виновных не нашли, да и не искали, особенно. Сашка был почти уверен, что это сделали монашки, те, которые остались в живых и поселились на хуторе возле замка, но расследовать это дело не стал.
Михаил и Яна возвратились через две недели. Несмотря на то, что Яна по-прежнему была равнодушна ко всему окружающему, Михаил был в приподнятом настроении. Доктора обнадёжили его, что при надлежащем уходе болезнь скоро пройдёт. И лекарство дали.
Весеннее солнце просушило землю, птицы возвратились из южных краёв, все обитатели замка были заняты весенними хлопотами. Готовились к севу, закупили зерно, справили лошадей. Крестьяне получили денег для обеспечения.
Работы хватало для всех. Сашка занимался хозяйством, ремонтом и строительством, правой рукой его был повзрослевший Василий. Вернувшийся в имение молодой хозяин и сам интересовался всем, беседовал с крестьянами и бывшими казаками. Васька постепенно перестал его опасаться, хотя событий годичной давности не забыл.
Две головы, тем более людей, понимающих друг друга с полуслова, были лучше одной, и дела в имении быстро налаживались.
Крестьян, которых уже набралось несколько десятков, решили налогами не морить, а дать им относительную свободу, как это было при старой пани Рудницкой.
Домашние заботы лежали на Лесе, Яна ей помогала. Осторожно и ласково Леся обходилась с больной девушкой, давала ей мелкие поручения, старалась разговорить, заставить думать, вспоминать.
В один из таких напряжённых дней Васька ворвался в кабинет Александра:
— Казаки!..
