Глава 4. Битва при Берестечко
Небритый подбородок задрался к потолку, усы свалились на щёки, по ним стекали, падая на ковёр, тяжёлые винные капли. Богдан выпил всё до донышка из большой глиняной чашки, крякнул и вытер рукавом лицо. Конечно, он и раньше попивал, казак всё-таки, а где это видано, чтобы казак непьющим был, тогда это и не казак вовсе. Но в трудные моменты жизни количество выпитого резко возрастало. Сейчас был как раз такой случай.
В мир с Речью Посполитой уже никто не верил, холопы разбегались, войско редело, казаки были недовольны, поляки мечтали отыграться за прежние поражения.
Люди перестали доверять Богдану из-за его желания угодить ляхам. А что он мог сделать? Хотя бы таким способом оттянуть войну и заслужить доверие короля. Казаки теперь с большим удовольствием воевали бы с татарами и турками, чем с поляками, а многие переходили на службу в польское войско.
Цели, которые поставил перед собой Богдан, начав восстание, не приблизились. Король, хотя и обещал тайно Хмельницкому шляхетское звание и наделы Вишневецкого, оказался бессилен перед вольницей польских магнатов. А те рвались на войну. Коронный обозный Калиновский уже нарушил обозначенную Зборовским договором границу и вошёл в казацкие земли. Удержит ли его брацлавский полковник Нечай?
На крымцев и вовсе нет никакой надежды: Ислам-Гирей неохотно идёт на войну, только под давлением султана, который пообещал Хмельницкому татарскую конницу в обмен на принятие подданства турецкого. Хан не скрывает, что совсем не заинтересован нарушать Зборовский договор, по которому польская сторона обещала ему выплатить крупную сумму.
— Батька! — дверь Чигиринской резиденции Хмельницкого распахнулась, и в комнату протиснулся казак из канцелярии, — Брацлавский полк разбит ляхами, полковник Нечай погиб!..
Богдан взревел, опустил голову, обхватил её руками и застыл в глубоком раздумье: «Ах, Нечай, Нечай, славный Нечай, старый боевой товарищ, не суждено тебе было дождаться богатства и встретить своё счастье».
— Батька, — прервал мысли Хмельницкого казак. Богдан поднял голову и увидел, что тот всё ещё стоит у двери и переминается с ноги на ногу.
— Что ещё?
— Генеральный обозный Калиновский подошёл к Виннице и осадил её. Полковник Богун доносит, что Кальницкий полк мужественно обороняется и город сдавать не собирается. Просит подкрепления.
— Добре. Распорядись, чтобы корпус Демка Михайловича готовился к выступлению. Теперь всё?
— Полковник Богун приказал сделать проруби во льду на реке Буг и прикрыть их соломой. Когда ляхи вышли на лёд, он стал трескаться и ломаться, и многие из них утонули. А земляные насыпи вокруг города он приказал поливать водой, пока те не замёрзли, и ляхи, пытаясь залезть на валы, скатывались вниз.
Богдан кивнул казаку, тот вышел.
«Богун — опытный и способный военачальник, — думал гетман, — но слишком прямой, решительный и справедливый. Нет у него той казацкой хитрости и обмана, которыми Хмельницкий с большим искусством пользуется. Не раз стычки у Богдана с ним бывали, своевольный казак. Противник он турецкого подданства, но под руку Москвы тоже идти не хочет. Толкует, что для холопа та Московия немногим лучше ляшской неволи, хоть и православная она. Всё бьётся за создание своего собственного государства, свободного от чьей-то протекции. Да выгоды своей не понимает: если остаться под ляхами, то можно стать шляхтичем, земли получить в своё пользование и в магнаты польские выбиться. А холопы — они всегда холопы, и должны на кого-нибудь работать. Московия — это на крайний случай, если с ляхами договориться не удастся, и одолевать они будут. Ну, да ладно, молодой ещё, образумится».
Богдан подумал о том, что Богун моложе его лет на двадцать, а славой и авторитетом пользуется большими. Так ведь за дело.
В середине марта передовой корпус под командованием генерального есаула Демка Михайловича деблокировал Винницу, а затем, объединившись с полком Богуна, нанёс коронному обозному Калиновскому сильнейшее поражение под Липовцом. Преследование разбитых частей Калиновского продолжалось до самого Каменца.
Прошедшие три года перевернули не только всю жизнь Александра, но изменили и его самого. Далеко в прошлом остался весёлый коренастый юноша с непослушной копной светлых волос. Рассудительный, рачительный хозяин в мирное время, волевой, решительный командир в период сражений, он научился моментально преображаться, когда судьба поворачивалась к нему своим обратным, смертельным оскалом.
Сашка выскочил из замка и подбежал к вышке, Василий следовал за ним неотступно.
— Я — на вышку, а ты беги, предупреди пана Михаила.
«Так, версты три-четыре будет, — определил Сашка, уткнувшись в подзорную трубу и вглядываясь в облако пыли, — сколько же человек? Похоже, что не меньше трёх десятков. Скачут прямо сюда, видимо, знают точное направление. Что за люди, пока рассмотреть невозможно. Надо готовиться. Времени осталось совсем немного».
Он быстро спустился с вышки, и вскоре его зычный голос был слышен во всех концах обширного двора.
— Васька, всех хуторских сюда, и которые в поле — тоже! Мигом. Да пусть лошадей захватят.
— Давай расставим людей! — бросил Сашка подоспевшему Михаилу, — с ружьями равномерно по всем сторонам, коней в угол, там будем готовить людей к вылазке. Казаков немного, примем бой. Женщин и детей — в замок.
— Ну, что там? — спросил он паренька на вышке, — сколько до них?
— Да, с полверсты примерно. Они уже не скачут, перешли на шаг.
— Ну, тогда мы можем посмотреть на них.
Сашка снова полез на вышку. Пыль осела, и теперь ясно были видны всадники, направляющиеся к замку. Над ними возвышался польский флаг. Сашка торопливо протёр линзы подзорной трубы, и слезящимися глазами вновь всмотрелся. Ошибки не было: красное полотно с белым орлом реяло над скачущими. К замку приближались поляки.
— Без моей команды не стрелять! — крикнул Александр притаившимся стрелкам, и добавил: — Но быть в готовности.
Он прекрасно помнил то, что произошло в Немирове три года назад, когда они с Михаилом только поступили в казаки. И ему не хотелось оказаться на месте того мудрого и просвещённого гаона, доверчивость и простодушие которого и абсолютное незнание приёмов казацкой подлости и обмана, привели к мучительной смерти тысяч мирных людей. Казаки и воевали под польским знаменем, они же были гражданами Речи Посполитой, а знамя им подарил сам польский король. Жизнью поплатился гаон за своё легковерие — погиб от руки злобного сапожника, как рассказывал позже Давид.
«Ох, Давид, — у Сашки ёкнуло сердце, — давно уже не было от него вестей, и почему это он сейчас о нём вспомнил?»
Всадники остановились невдалеке. Видимо, они совещались, глядя на зловеще притихший замок. Конечно, не могли не понимать, что из замка они видны, как на ладони, и защитники там, внутри, выжидают…
От группы всадников отделился один и поскакал к замку. Потоптавшись у закрытых ворот, он закричал неожиданно:
— Михаил, отворяй, это я!
Стоящий около вышки и ожидавший вестей оттуда, сверху, Михаил, оттолкнул загораживающего дорогу Ваську и в несколько прыжков оказался у ворот. Тяжёлый засов не поддавался, и помощь всё-таки понадобилась. Вдвоём с Васькой они раскрыли ворота, и всадник въехал во двор. Михаил почти стащил его с коня, и двое мужчин, обнявшись, топтались во дворе под взглядами удивлённых стрелков. То рассматривали друг друга, чуть отпуская от себя, то снова сплетались в объятьях.
Давид мало изменился внешне: совершенно седая голова (Михаил вспомнил его рассказ о том, как
