пусть под покровом ночи умрет мой позор!
- Во имя Неба, господин маршал, успокойтесь! Такое возбуждение опасно! - ласково предупредил Сальватор.
- Да вы разве не видите, что у меня голова горит, кровь закипает в жилах, что близок мой конец?.. Послушайте же меня, как слушают умирающего человека... Вы убили моего врага, я хочу его видеть.
- Господин маршал! - с рыданиями в голосе проговорила несчастная Регина. - Если я не имею права называть вас отцом, то вправе любить вас как дочь. Во имя любви, которую я всегда к вам питала, уйдемте подальше от этого страшного места.
Вернемся в дом!
- Нет, я сказал! - грубо отозвался маршал и снова ее оттолкнул. - Я хочу его видеть. Раз вы не хотите принести его ко мне, я сам пойду и разыщу его.
Он резко развернулся и направился в рощу напротив, где мы видели княжну Регину.
Сальватор последовал за ним, поравнялся с маршалом, взял его за руку и сказал:
- Идемте, господин маршал, я провожу вас.
Они скорым шагом прошли аллею, отделявшую их от трупа; подойдя к тому месту, где он лежал, старик опустился на одно колено, приподнял голову уже остывшего тела, вгляделся в черты лица, освещаемые луной, и, в бешенстве сверкая глазами, прокричал:
- Ты всего-навсего труп! Я не могу ни дать тебе пощечину, ни плюнуть в лицо! Тело твое бесчувственно, из-за твоей неподвижности я не могу утолить жажду мести!
Он снова уронил голову графа на снег, поднялся, взглянул на Сальватора со слезами на глазах.
- О, несчастный! И зачем только вы его убили?
- Пути Господни неисповедимы, - строго проговорил молодой человек.
Но испытания, выпавшие на долю несчастного старика, оказались непосильными. Сначала по всем его членам пробежала дрожь, а затем его стало бить как в ознобе.
- Обопритесь на мою руку, господин маршал, - предложил Сальватор, приблизившись к г-ну де Ламот- Гудану.
- Да... Да... - пролепетал тот; он хотел было прибавить что-то еще, но вымолвил нечто нечленораздельное.
Сальватор на него посмотрел. Старик побледнел, его лицо покрылось холодной испариной, глаза закрылись, губы побелели.
Молодой человек подхватил его, словно ребенка, на руки и пошел в конце аллеи, где ждала княжна Регина.
- Княжна! - сказал Сальватор. - Жизнь маршала в опасности. Проводите меня в его апартаменты.
Они направились к павильону, где находились комнаты маршала, вошли в спальню и уложили маршала на диван. Старик был без сознания.
Регина попыталась привести его в чувство, но безуспешно.
Сальватор позвонил камердинеру - тоже тщетно. Как мы уже говорили выше, прислуга спала глубоким сном после ночи, проведенной накануне в хлопотах.
- Пойду разбужу Нанон, - предложила княжна.
- Сначала зайдите к себе, княжна, и принесите соли и уксус, - попросил Сальватор.
Княжна поторопилась сделать так, как сказал молодой человек. Когда она вернулась с флаконами в руках, то застала Сальватора беседующим с маршалом: благодаря растираниям молодому человеку удалось привести его в чувство.
- Подойдите, - с трудом выговаривая слова, сказал г-н де Ламот-Гудан, едва завидев княжну. - Простите, что я был с вами слишком суров. Простите меня, дитя мое. Я так несчастен!
Поцелуйте меня!
- Отец! - по привычке называя его так, молвила княжна. - Я посвящу свою жизнь тому, чтобы вы забыли о своих страданиях.
- Тебе не придется долго этим заниматься, бедная девочка! - покачал головой маршал. - Как видишь, мне осталось жить всего несколько часов.
- Не говорите так, отец! - вскричала молодая женщина.
Сальватор многозначительно на нее посмотрел, словно хотел сказать: 'Оставьте всякую надежду'.
Регина вздрогнула и опустила голову, чтобы скрыть брызнувшие из ее глаз слезы.
Старик знаком приказал Сальватору подойти ближе, потому что зрение его начинало слабеть.
- Дайте мне все необходимое для письма, - попросил он едва слышно.
Молодой человек придвинул к постели стол, вынул из бумажника листок, окунул перо в чернила и подал маршалу.
Перед тем как взяться за перо, маршал посмотрел на княжну с необычайной нежностью и спросил отеческим тоном:
- Ты, конечно, любишь того молодого человека, девочка моя, которому граф Рапт готовил западню?
- Да, - сквозь слезы ответила княжна и покраснела.
- Благословляю тебя! Будь счастлива, дочь моя.
Он повернулся к Сальватору и протянул ему руку:
- Вы рисковали жизнью, спасая друга... Вы достойный сын своего отца. Примите благодарность честного человека!
Маршал вдруг побагровел, его глаза налились кровью.
- Скорее, скорее, - приказал он. - Бумагу!
Сальватор поднес его руку к листу бумаги.
Господин де Ламот-Гудан наклонился к столу и написал твердой рукой, что было совершенно неожиданно, учитывая его состояние, следующие строки:
'Прошу никого не винить в смерти графа Рапта. Его убил я нынче вечером в десять часов за оскорбление, которое я заставил его искупить.
Подпись: маршал де Ламот-Гудан'.
Казалось, смерть словно только и ждала этого последнего благодеяния от благородного человека, после чего завладела им целиком.
Едва дописав до конца, маршал поднялся, будто подброшенный пружиной, пронзительно закричал и рухнул на диван, получив апоплексический удар! На следующий день во всех газетах сообщалось о том, что маршал не смог пережить жену. Их похоронили в один день на одном кладбище и в одной могиле.
Что же касается г-на Рапта, то в соответствии с прошением г-на де Ламот-Гудана на имя короля, прилагавшемся к его завещанию, тело графа было отправлено в Венгрию и погребено в деревне Рапт, где граф родился и взял себе имя.
XXVI
Размышления господина Жакаля
Можете считать наше мнение парадоксальным, но мы утверждаем: лучшее правительство - то, которое сможет обойтись без министров.
Люди нашего возраста, принимавшие участие в политической борьбе, министерских интригах конца 1827 года, если только они помнят о последних днях Реставрации, разделят наше мнение. Мы в этом не сомневаемся.
После временного кабинета министров, куда входили г-н маршал де Ламот-Гудан и г-н де Маранд, король поручил г-ну де Шабролю составить постоянный кабинет.
Узнав 26 декабря из газет, что г-н де Шаброль отправляется в Бретань, все решили, что кабинет составлен, и с тревогой стали ожидать, когда эту новость опубликуют в 'Мониторе'. Мы говорим 'с тревогой', так как со времени беспорядков 19 - 20 ноября весь Париж находился в оцепенении и падение кабинета министров, возглавляемого де Виллелем, хотя и было встречено обществом с удовлетворение, не могло ни заставить позабыть о прошлом, ни предвещать лучшее будущее. Все партии взволновались, и вот-вот могла появиться совсем новая волна с требованием назначить герцога Орлеанского опекуном Франции и таким образом спасти королевскую власть от нависшей опасности.
