Однако тщетно все ждали новостей от 'Монитора' 27-го, 28-го, 29-го, 30-го и 31 декабря.
'Монитор' молчал, будто заснул в подражание 'Спящей красавице'. Все надеялись, что он проснется хотя бы 1 января 1828 года, но этого не произошло. Стало лишь известно, что Карл X рассердился на роялистов, ускоривших падение г-на де Виллеля, и вычеркнул одно за другим имена всех кандидатов в кабинет министров, предложенных г-ном де Шабролем, и между прочими - г-на де Шатобриана и г-на де Лабурдоне.
В то же время политики, которых призывали войти в новый кабинет, знали, что г-н де Виллель продолжает оказывать влияние на короля, и не горели желанием, с одной стороны, получить в наследство ненависть, которую оставил по себе бывший председатель совета, а с другой стороны, стать подставными лицами.
Вот почему они наотрез отказались от этого предложения. Этим объясняются затруднения г-на де Шаброля, и мы просим, дорогие читатели, позволения сказать: 'Пока будут существовать министры, не будет хорошего правительства'.
Наконец 2 января (expectata dies [Долгожданный день (латин.)]) было объявлено, что дело сделано; иными словами - что г-ну де Шабролю удалось составить кабинет министров.
Кризис продолжался два дня, 3 - 4 января, и, судя по выражению отчаяния на лицах придворных, - кризис страшнейший.
Вечером 4-го распространился слух о том, что новый кабинет министров, представленный г-ном де Шабролем, окончательно утвержден королем.
И действительно, в 'Мониторе' от 5 января был опубликован ордонанс, датированный 4-м числом, в первой статье которого перечислялись следующие имена:
господин Портали - министр юстиции; господин де ла Ферроне - министр иностранных дел; господин де Ко - военный министр; назначение на вакантные должности в армии находится в ведении дофина; господин де Мартиньяк министр внутренних дел, из компетенции которого исключаются вопросы торговли и производства и передаются в ведение комитета по торговле и колониям; господин де Сен-Криек - председатель высшего совета по торговле и колониям, а также государственный секретарь; господин Руа - министр финансов, и так далее.
Этот кабинет министров, сформированный с единственной целью - успокоить общество, посеял недоверие и страх во все партии, ведь он явился лишь подправкой, тенью предыдущего кабинета. Господа де Виллель, Корбьер, Пейроне, де Дама и де Клермон-Тоннер выходили, разумеется, из игры. Но и господа де Мартиньяк, де Ко и де ла Ферроне, принадлежавшие к администрации, один - как государственный советник, другой - как директор одной из служб военного министерства, третий - как посол в Санкт- Петербурге, были людьми далеко не новыми и, похоже, ждали-люлько удобного случая, чтобы г-н де Виллель снова стал официальным главой правительства. 'Ему не хватает достаточно убедительной причины для существования, он рожден нежизнеспособным', - говорили либералы.
Была предпринята попытка удовлетворить недовольных, сменив префекта полиции г-на Делаво и поставив на его место г-на де Беллейма, королевского прокурора в Париже. Дошли даже до того, что распустили полицейское управление при министерстве внутренних дел, что повлекло за собой отставку г-на Франше. Но эти меры, настоятельно необходимые для общественного спокойствия, не прибавили новому кабинету министров сил и не помогли просуществовать дольше.
Одним из тех, кто внимательно следил за колебаниями его величества Карла X и г-на де Шаброля и их шараханиями из стороны в сторону, был г-н Жакаль.
После увольнения г-на Делаво г-н Жакаль неизбежно должен был последовать за своим патроном.
И хотя роль, которую он играл в префектуре полиции, была незначительной и не оказывала серьезного влияния на новый политический путь, избранный правительством, г-н Жакаль, прочитав в 'Мониторе' ордонанс, предписывавший г-ну де Беллейму возглавить префектуру полиции, в тоске повесил голову и глубоко задумался о тщете земной жизни.
Он предавался невеселым мыслям, когда секретарь пришел доложить, что новый префект, вот уже час как устроившийся в кабинете, просит г-на Жакаля к себе.
Господин де Беллейм, человек неглупый - он доказал это, явившись автором срочного постановления, выносимого председателем суда, - и столь же опытный законник, как и философ, с первых слов понял, с кем имеет дело в лице г-на Жакаля, и если и притворился на минуту, что собирается лишить его места, то не для того, чтобы его напугать, а дабы убедиться раз и навсегда в преданности начальника полиции.
Он давно его знал, и ему было известно, что этот плодотворный ум неистощимый кладезь.
Он поставил г-ну Жакалю лишь одно условие: умолял его исполнять свои обязанности, как подобает человеку порядочному и умному.
- В тот день, - сказал префект, - когда в полиции будут работать умные люди, воры во Франции переведутся, а когда полицейские перестанут строить баррикады, не будет и бунтовщиков Господин Жакаль понял, что новый префект намекает на ноябрьские беспорядки, организованные самим начальником полиции, опустил голову и смущенно покраснел.
- Прежде всего советую вам, - продолжал г-н де Беллейм, - как можно скорее вернуть на каторгу этих висельников, что затопили двор префектуры. Я согласен, что для приготовления заячьего рагу необходим заяц, однако никто не убедит меня в том, что для отлавливания воров необходимы каторжники.
Я согласен с вами, что это средство кажется вполне приемлемым, но оно не единственное, а по-моему - так даже опасное. Прошу вас как можно скорее выбрать из своих людей преступников и без лишнего шума вернуть их туда, откуда они прибыли.
Господин Жакаль полностью согласился с предложением нового префекта; он заверил его в своем усердии, а также в преданности, попрощался и, почтительно кланяясь, вышел.
Вернувшись в свой кабинет, он снова сел в кресло, протер очки, вынул табакерку и набил табаком нос. Потом, скрестив и ноги и руки, глубоко задумался.
Сразу же оговоримся: тема его новых размышлений была гораздо веселее, чем до того, какие бы печальные последствия эти размышления ни сулили его ближнему.
Вот о чем он думал:
'Да, я так и подозревал: новый префект - умница. Доказательство тому: он меня оставил, хотя знает, что кабинет министров пал не без моего участия... В конце концов, может, именно поэтому и оставил... Итак, я снова крепко стою на ногах, ведь после упразднения полицейского управления при министерстве внутренних дел и отставки господина Франше я становлюсь еще более важной фигурой. С другой стороны, он почти разгадал мои намерения относительно достойных лиц, постоянно толкущихся во дворе префектуры. Правда, я причиню этим честным людям некоторую неприятность. Бедный Карманьоль! Несчастный Мотылек! Сиротинушка Овсюг! Милый Костыль! А уж о Жибасье я и не говорю! Тебя, дорогой, мне жалко больше всех, ведь ты сочтешь меня неблагодарным. А что прикажешь делать? 'Habent sua fata libelli' ['Книги имеют свою судьбу' (латин ) - искаженное изречение Теренциана Мавра, римского грамматика III в Здесь Каждому - свое]. Так уж написано. Иными словами, как бы ни была хороша компания, но расстаться придется.
С этими словами г-н Жакаль, пытаясь справиться с волнением, охватившим его в результате печальных размышлений, снова достал табакерку и с шумом втянул вторую понюшку табака.
- В конечном счете, - философски заметил он, поднимаясь, - наглец получит по заслугам. Я помню, он вчера просил моего согласия на брак. Но никогда Жибасье не будет домоседом. Он создан для великих путешествий, и, я полагаю, дорога из Парижа в Тулон подойдет ему скорее, чем путь в царство Гименея. Как-то он воспримет свое новое положение?..
Господин Жакаль в задумчивости подергал за шнур.
Появился секретарь.
- Пригласите Жибасье, - приказал начальник полиции. - А если его нет, пусть придет Мотылек, Карманьоль, Овсюг или Костыль.
Когда секретарь вышел, г-н Жакаль нажал на кнопку, почти незаметную в углу комнаты. Спустя мгновение суровый полицейский в штатском появился на пороге потайной двери.
- Входите, Голубок, - пригласил г-н Жакаль.
Человек с неприветливой физиономией, но нежным именем подошел ближе.
