на все несколько иначе. Боги, а что, если она уже беременна?
Томми бросил на Бору полный ненависти взгляд. Негодяй. Мерзкий шотландский негодяй.
И пошел вслед за Никки и матерью к карете, которая ожидала их у ворот.
Глава 21
— А куда ты и лорд Уоллингфорд собираетесь сегодня вечером? — спросила баронесса Хейнесуорт, наливая в стакан чай.
— Я даже не знаю, — сказала Николь, когда мать подавала ей чашку.
— Ты слишком гремишь, — строго заметила баронесса.
— Разве? Прошу прощения. — Николь поставила чашку на столик с элегантной непринужденностью.
Томми метнул на нее обеспокоенный взгляд.
— К его родителям, кажется, Энтони так говорил, — подсказал он.
— Возможно. — Николь расположилась на диване в роскошном атласном платье цвета олова; ее золотистые волосы были искусно уложены; шею украшало жемчужное ожерелье.
— В таком случае мы можем именно сегодня услышать весьма важное заявление, — оживилась Эмилия Хейнесуорт.
— Какое заявление? — рассеянно спросила Николь.
Баронесса коротко засмеялась:
— О, да ты знаешь отлично, какое заявление я имею в виду!
Томми сделал основательный глоток бренди и мысленно пожелал, чтобы его просьба продлить отпуск «по семейным обстоятельствам» не была удовлетворена. Он поднял глаза, порадовавшись тому, что кто-то пришел. Однако это оказался всего лишь барон.
— Добрый день, любимый, — приветствовала его баронесса.
— M-м… Томми, Николь. — Этим и исчерпывалось ответное приветствие барона. — Ты что пьешь, Томми?
— Бренди с содовой, сэр.
— Я тоже этого выпью.
— Да, сэр. — Томми поспешил выполнить заказ. — Тяжелый день в парламенте?
— Скука смертная, как всегда.
— Николь собирается сегодня вечером к Страффордам, дорогой, — многозначительно сказала баронесса.
— В самом деле? M-м… Я заберу это в свою комнату. — Барон с бокалом направился к лестнице.
— Мы только что говорили, — продолжила баронесса, — что это может стать вечером весьма важного заявления.
— Какого заявления? — В голосе барона улавливалось такое же безразличие, какое раньше звучало в голосе его дочери.
Несмотря на тоскливое настроение, Томми едва не расхохотался:
— Ну, разумеется, речь идет о помолвке.
Барон перевел взгляд на дочь.
— M-м… Что же… Хороший парень, Уошфорд.
— Уоллингфорд! — прошипела баронесса.
— Конечно… Конечно. Уоллингфорд. M-м… — Барон удалился, прихватив по пути со столика газеты.
Баронесса закатила глаза:
— Он выпил лишнего и вряд ли помнит о приглашении к регенту.
— Не переживай, там все будут в подпитии, — напомнил Томми.
— Не надо дерзить, молодой человек! — Она вскочила на ноги. — Лучше я напомню ему. Николь, пусть Тэвердиш займется твоей прической. Ты похожа на нищенку.
— Хорошо, мама, — покорно ответила Николь.
— И положи румяна на щеки! — крикнула баронесса уже в дверях. — Ты бледна, словно призрак!
— Хорошо, мама.
«Призрак», — подумал Томми. Именно на призрак похожа его сестра, на создание, из которого ушла жизнь, но в котором сохранилась какая-то опасная энергия. Взяв бокал с бренди, он подошел к дивану и сел рядом с Николь, вытянув ноги.
— Никки, нам пора поговорить. Я знаю, что ты сердишься на меня. — Томми сделал паузу. Однако сестра ничего не ответила. — Очень хорошо: ты в ярости.
— Я полагаю, что у тебя были на то причины, — вежливым тоном заметила Николь, — для того чтобы сделать то, что ты сделал.
— И в этом ты права, черт возьми! Никки, прошло шесть недель! Он тебе написал? Пришел с визитом?
— Разумеется, он этого не сделал. Как он мог после всего, что мать ему наговорила?
— Он не сделал этого, — терпеливо объяснил Томми, — потому что он скотина. О да, очаровательная и сладкоречивая, но тем не менее — скотина. — Он получил от тебя…
— Заткнись, Томми.
— …то, чего хотел, — отважно закончил Томми. — Ты думаешь, это не причиняет мне боль — говорить тебе подобные вещи? Большинство мужчин — скоты.
— Вероятно, я должна удалиться в монастырь.
— Я не об этом, черт возьми! Должен сказать, ты еще счастливо отделалась.
— О да, я чрезвычайно счастлива. — Николь нагнулась, чтобы взять чашку.
— У тебя есть Уоллингфорд. Он без ума от тебя. Боже, я никогда не видел такого влюбленного мужчину. Он не скотина. Он настоящий человек. И мама соблюдает приличия и не болтает об академии миссис Тредуэлл…
— Ах, Томми! Какой же ты глупый! Единственная причина ее молчания заключается в том, что если бы она рассказала то, что ей известно, все мои надежды на удачный брак рухнули бы!
Томми ошеломленно посмотрел на сестру:
— Ты думаешь, она это понимает?
— Это я ей подсказала.
— Очень умно с твоей стороны, Никки.
— Я не такая идиотка, за которую ты меня принимаешь.
Томми дотронулся до ее руки:
— Я не считаю тебя идиоткой. Ты просто… совершила ошибку.
— Какую именно ошибку? — спросила Николь.
— Ну… поверила тому, что он тебя любит.
— Он мне ничего подобного не говорил.
— Не говорил? — вытаращил глаза Томми.
— Нет. Хотя я призналась ему, что люблю. — На ее лице мелькнуло слабое подобие улыбки. — И рада, что сказала об этом.
Томми сделал попытку зайти с другой стороны:
— Ты ведь слышала, что рассказывала нам мать в карете о мадам — графине Д'Оливери. Как отчаянно она хотела выйти замуж за отца, хотя он уже был обручен с матерью, пыталась всеми правдами и неправдами заполучить его и делала это так бесстыдно, что была подвергнута остракизму и вынуждена уехать на континент. Разве ты не считаешь логичным, что она нацелилась отомстить?
— Я считаю, мадам очень повезло, что она не вышла замуж за нашего отца.
— Ну ладно… — Томми опорожнил бокал. Их разговор принимал вовсе не то направление, какое ему хотелось бы. — Ты знаешь, я расспрашивал людей. То, в чем мать обвинила Бору и графиню, соответствует действительности. Очень многие знают о том, что они были любовниками в Париже.
— Он и она были любовниками. И по этой причине я проститутка?
— Боже мой, Никки! Ну конечно же, нет!
Николь скосила на брата свои светло-карие глаза.
— У тебя было много любовниц, Томми? — Брат вспыхнул. — Так ты — проститутка?
— Мужчина не может быть проституткой!
— Да, не может, — задумчиво проговорила Николь.
— Она содержала бордель в Париже!
— Я уверена, что это был очень симпатичный бордель. Ты когда-нибудь в них бывал, Томми?
«Господи, — подумал Томми, — и как это разговор перевернулся с ног на голову?»
— Послушай, Никки…
— Только не надувайся сильно, а то ты делаешься таким же напыщенным, как отец.
— Он испортил тебе репутацию, — сказал Томми. — Я не знаю, что он в точности сделал с тобой…
— В самом деле? — насмешливо пробормотала Николь, приподняв бровь.
— Но он испортил тебе репутацию! Или, может быть, это сделали мадам и миссис Тредуэлл, этого я не знаю. Ты лишилась невинности — я вовсе не имею в виду девственность! Есть более важные вещи, — сказал Томми, как будто внезапно понял что-то очень важное. — Ты можешь быть кроткой, какой бываешь с матерью, но ты изменилась. Ты ведь не собираешься выходить замуж за Уоллингфорда?
— Жизнь научила меня, что о моих намерениях тебе лучше не сообщать.
— Проклятие, Никки! Я уже сто раз повторял тебе, что любой человек в моем полку поступил бы точно так же, если бы узнал, что его сестра попалась на глаза Бору!
— Ты так говоришь, будто он чумной. — Николь допила чай и поднялась с такой неосознанной фацией, что Томми оторопел. Она изменилась. Место божественного огня занял холодный расчет, чем Николь никогда не отличалась. Он постоянно наблюдал за ней и видел, как она держала Уоллингфорда, словно спаниеля, на поводке. Может быть, это Бору открыл ей, что происходит между мужчиной и женщиной, и тем самым сделал ее столь опасной?
Дежурные замечания их матери по поводу ее манер, поведения и одежды стали лишними и делались лишь по привычке. Ее манеры и поведение были отполированы не хуже фронтовой сабли и, если судить по тому, что десятки молодых людей боролись за право ухаживать за ней, действовали безотказно. Вероятно, именно по этой причине Николь не слишком рвалась замуж за Уоллингфорда. Но кого можно предпочесть Уоллингфорду? Разве что одного из принцев?
Томми вдруг обнаружил, что эта мысль его как-то успокоила. Николь провела много месяцев в академии в полной изоляции, если не считать Бору, и вполне вероятно, что ей доставляет удовольствие опробовать крылья. Но она благоразумна, его Никки. Рано или поздно, она поймет, что Уоллингфорд — это наилучшая партия.
— Надеюсь, ты простишь меня, — с грациознейшим поклоном сказала Николь. — Я должна взять шляпу и накидку.
— Никки…
Она повернулась в дверях, показавшись ему в этот момент удивительно красивой.
— Да?
— Какие бы у тебя ни были планы… будь осторожна. Даже мать способна простить одну ошибку. Но за вторую придется дорого заплатить.
На губах Николь мелькнула улыбка.
— Не бойся, дорогой брат. Я получила суровый урок.
Томми очень хотелось знать, что это был за урок.
Уоллингфорд заехал за Николь в восемь вечера и отвез ее в городской дом своих родителей. Был пышный обед, затем музыкальное представление, во время которого Николь сидела рядом с герцогиней и
