прикосновений точно так, как ты — моих… Мне кажется, я сейчас взорвусь…
Голос его дрожал. Поцелуи скользили от подбородка вниз.
Пальцы Эвелин осторожно осваивались. Сознание того, что она имеет власть сводить его с ума, переполняло трепетом, но сама она вовсе не была уверена в том, что сумеет распорядиться этой властью. Дыхание Алекса обдавало теплом ее кожу, в то время как он, развязывая ленты на сорочке, скользил губами все ниже, к груди, к болезненно напрягшимся соскам. В какой-то полусонной истоме она готова была ко всему, чувствуя, как кровь в жилах превращается в огненную лаву.
Скоро почти вся их одежда очутилась на полу. Руки, скользя по обнаженному телу, лишали последних капель рассудка. Эвелин кусала губы, чувствуя, как в ее бедра и живот все плотнее упирается что-то твердое. Теперь он мог делать с ней все что угодно. Все. Она сама хотела, чтобы он лишил ее свободы, воли. Когда он приподнял ее колено, чтобы поместиться удобнее, она прижала к животу полусогнутые ноги.
На это раз все получилось быстро. Алекс действовал со всем напором долго сдерживаемого желания, и Эвелин без колебания следовала за ним, впуская его в себя все глубже, удивляясь огромности еще неизведанного. Она даже не представляла, что может быть так. Словно бушующий шторм уносил их в кипящий океан, в котором они чувствовали лишь руки друг друга.
Эвелин ощутила, как слезы радости хлынули из ее глаз, когда почувствовала, что тоже освобождается в него. Она, оказывается, все время хотела именно этого и теперь уже не сердилась на него за то, что он явился к ней в комнату, и что их могли услышать домашние. Она пригнула голову, уткнувшись ему в шею, и теперь чувствовала только нежные поглаживания в самых чувствительных местах, пока сладостная дрожь желания не охватила ее опять. И опять было все, и его шумное дыхание, когда он освобождался в нее. Через некоторое время Алекс затих, потом стал оправлять на ней сорочку, прикрывая бедра.
— Теперь мне осталось показать тебе еще девятьсот девяносто девять способов…
Его дыхание щекотало ей ухо, ладони Эвелин Алекс прижимал к своей груди.
— Это невозможно, — отозвалась она, не узнавая своего голоса. — Я не могу представить больше четырех или пяти…
— Я тоже сомневаюсь, что чисто физически можно осуществить больше десяти или двенадцати, но мы попробуем их все, а если понадобится, изобретем свои… Нет, не уходи, я сейчас… немного приду в себя и вернусь к себе в комнату.
Он отпустил ее руки, но теснее придвинул к себе и стал легонько целовать подбородок.
— Алекс, не надо так много… — предостерегла она, но вовсе не так строго, как требовалось. Было так несказанно хорошо лежать уткнувшись в его широкое плечо. — А если будет ребенок?
— Очень на это надеюсь, — сообщил он серьезно. — Страсть как хочу увидеть тебя толстой и круглой, с моим ребенком внутри. Хочу этого больше всего на свете, ни о чем другом просто думать не могу.
Эвелин подняла голову и вопросительно взглянула на него.
— А как же ваша драгоценная свобода? Представлять меня беременной — одно дело, а что будем делать, когда
— А для чего няньки? Зато когда он подрастет, я научу его всем вещам, которые нужно знать, чтобы выжить в этом мире. Наши дети.не будут расти без отца. На этот счет можешь не беспокоиться…
Вопрос о свободе так и остался невыясненным. Да и позиция Алекса в вопросах воспитания детей тоже была не совсем ясна. Ребенок — не горшок, который сажают в печь и вынимают готовым. Она хотела, чтобы ее дети росли сильными, свободными и независимыми, знали цену труду, умели ценить любовь и дружбу. Она не хотела раздоров в семье из-за титулов и наследства. Почему одному ребенку достается все, а остальные должны сами зарабатывать на жизнь или выгодно жениться? Она не понимала этой системы, которая сделала Алекса праздным прожигателем жизни в ожидании наследства. Эвелин опять подняла голову с его груди, но задавать вопросы не решилась.
— Я не беспокоюсь, потому что никаких детей не будет. Иди к себе, Алекс. Глупо сейчас даже думать о таких вещах…
В ее голосе сквозило столько печали, что Алекс не обиделся. Целуя ее в лоб, он заметил следы слез на щеках. Для него вопрос о детях был вечно открытой раной, но он мужчина, ему можно и промолчать.
— Не знаю. У меня только один аргумент, и то, наверное, не самый лучший. Может, из меня получится никудышный муж и такой же отец, но это все равно лучше, чем гнить в тюрьме или голодать. Ты уедешь со мной, Эвелин, хочешь ты того или нет.
Он поднялся с кровати и укрыл Эвелин одеялом до самого подбородка. Нежно поцеловал в губы, чтобы смягчить последние слова. Но она вся вспыхнула. Он был не из тех, кто привык слышать «нет». И схватка, если она вообще состоится, предстояла серьезная, тем более что Эвелин имела все шансы проиграть ее. На его стороне все и все. Даже ее собственное тело предавало ее. Как она могла бороться за свой идеал перед лицом такой мощи?
Она смотрела, как он, в одних бриджах и накинутой на плечи рубашке, выскользнул из комнаты. Если бы кто-нибудь увидел его, то и сомневаться бы не стал в том, что здесь произошло. Эвелин зарылась лицом в подушку, вдыхая его терпкий запах, и быстро заснула с ощущением поцелуев на коже.
Очередное оглашение их неминуемо надвигающейся женитьбы состоялось в церкви на следующий день. Эвелин, чувствуя слабость в ногах, опиралась на руку Алекса, когда они выходили. На дворе стоял сияющий октябрьский день, но воспоминания о предыдущей ночи никак не шли у Эвелин из головы. Она даже удивлялась — неужели никто ничего не замечает? Неужели только она ощущает, что каждый взгляд его темных глаз будит дрожь во всем ее теле? Она чувствовала себя загнанной в западню, беспомощной в кольце бушующего пламени, которое готово поглотить ее. Каждое прикосновение его руки будило в ней желание. От звуков его голоса, даже когда он разговаривал с другими, по спине бежали холодные мурашки, оторвать Эвелин от него можно было только силой. Она ждала его поцелуев, ждала всего.
Один Алекс догадывался обо всем этом. Точно знал. И пользовался ее состоянием. Еще утром, когда она спустилась вниз, он поцеловал ее руку с весьма двусмысленным выражением. А потом с откровенной насмешкой укутывал в плащ. И теперь таким очевидным жестом показал кому-то, что не может оставить Эвелин без присмотра.
— Со следующей недели я буду совсем домашним, — прошептал он ей на ухо, когда они сворачивали за угол, отделившись от толпы прихожан. — А сколько времени понадобится тебе?
— Если вчерашняя ночь была примером вашего одомашнивания, то я дам вам сто очков вперед. Я, по крайней мере, ночую дома и не устраиваю драк по кабакам.
Он поморщился.
— Может быть, я никогда не стану примерным домоседом, но и вас трудно представить в роли образцовой наседки. Хотя даже павлины могут образовывать пары на всю жизнь… А чем вам не нравится мой роскошный плюмаж?
Эвелин рассмеялась. Одет он был, как всегда, выше всяких похвал — сюртук из коричневого бархата, расшитый золотом жилет, безупречно белоснежные кружева и желтовато-коричневые бриджи. Плюмаж был под стать всему.
— Ваш плюмаж мне очень подходит… А как павлин выбирает себе самку? У нее плюмажа совсем нет, насколько я знаю.
Эвелин была в скромном сером платье, украшенном топкой лентой кружев по вороту и на манжетах. Алекс с шутливой придирчивостью осмотрел ее наряд.
— Я думаю, он смотрит не только на плюмаж. Это дело важное, но, кроме внешней привлекательности, его могут интересовать и интеллектуальные качества избранницы.
Их смех был прерван какими-то криками в конце улицы, и мимо них скорым шагом по направлению к гавани проследовала целая толпа мужчин.
Встревоженная Эвелин пошла было следом за ними, но Алекс удержал ее и сказал, что ей лучше отправиться домой.
— Если что-нибудь происходит на причале, — ответила она раздраженно, — мне лучше знать об этом.
— Если ты будешь и дальше такой упрямой, то через несколько недель тебе придется отправиться в тюрьму. Так что привыкай, что складами будет управлять кто-то другой… Думаю, там не происходит ничего опасного. Иди домой, я сам посмотрю и быстренько вернусь обратно.
Эвелин сжала его руку.
— Что там происходит? Алекс, ты что-то знаешь.
— Все ждут корабля из Англии с марками. Думаю, на горизонте показался какой-то корабль.
Алекс надеялся, что этот «какой-то корабль» — один из его собственных, которого он ждал уже целую неделю. Корабль запаздывал, хотя времени прошло достаточно, чтобы граф получил письмо и нашел на-него ответы. И Алекс не хотел лишать Эвелин надежды, если ответы окажутся неблагоприятными.
Эвелин отпустила его и долго смотрела, как он быстро шагает к гавани. На него трудно было не обратить внимание — даже в попугайском лондонском наряде, с аристократическим выговором, который не очень-то любили колонисты, он вызывал к себе уважение. Что он и доказал, легко сошедшись с самыми радикальными кругами местного общества. И если на прибывающем корабле действительно марки, то перед разъяренной толпой Алекс окажется гораздо полезнее, чем она.
Немного успокоившись, она отправилась домой и стала помогать матери готовить воскресный обед. Она не особенно любила возиться на кухне, но на фоне событий последних недель обнаружила, что незамысловатые действия, связанные с приготовлением пищи, очень подходили к ее нынешнему настроению. Сегодня миссис Веллингтон решила приготовить гуся. Узнав об этом, Эвелин усмехнулась про
