собираешься жениться на одной из этих нахальных янки…
Алекс поморщился и продолжал смотреть на город, раскинувшийся на берегу. Из сотен труб поднимался дым, делая цвета заката мутноватыми. Запахи китового жира и рыбы, пропитавшие порт, стали привычными, он их замечал только в такие моменты, как сейчас, когда смотрел на гавань глазами чужеземца. А Грэнвиллу Бостон наверняка казался чем-то вроде туземной деревни, наполненной крикливыми, плохо одетыми обитателями. Граф побывал во многих колониях, и неказистому местному пейзажу было трудно сравниться в его глазах с нветущим изяществом Барбадоса. Алекс вдруг поймал себя на мысли, что хочет, чтобы графу понравились эти люди, как понравились ему.
— Да, на самом деле собираюсь, — ответил он нехотя. — Последнее оглашение на следующей неделе. И со свадьбой нельзя тянуть, потому что мне нужно увезти ее отсюда. Адмиралтейство, похоже, собирается устроить над ней показательный суд. В общем, дела, мягко говоря, ни к черту… Если они попытаются отправить ее в тюрьму в тот самый день, когда начнет действовать Почтовый закон, то не избежать нового мятежа, который может распространиться на все колонии. Видите эту мирную деревню? — Алекс обвел рукой панораму Бостона. — На самом деле это бочка с порохом. И я хочу, чтобы здесь не было ни Эвелин, ни «Нептуна», когда она взорвется.
— Так ты готов жениться, чтобы защитить интересы короны? Как благородно.
От Алекса не укрылась насмешка в словах графа.
— Через несколько минут сами все увидите. Не хочу влиять на ваше мнение. Идемте, уже спускают трап…
Эвелин не успела переодеться к обеду в нарядное платье, когда Алекс явился в компании графа. Она готова была убить его. Даже не предупредил! А она, чтобы не слишком смущать просоленных моряков, которых ожидала увидеть, оделась соответственно. На ней было синее вельветовое платье со стоячим, под самый подбородок, воротником. Хорошо хоть предупредила Молли, чтобы та поставила на стол лучшую посуду. Но чем она могла удивить графа?.. Если бы Алекс дал знать, она послала бы к дяде Джорджу за серебром и фарфором.
Смерив Алекса гневным взглядом, пока граф целовал руку ее матери, Эвелин уже справилась с собой, когда представляли ее. У Грэнвилла было лицо пожившего человека, лоб бороздили морщины, а в волосах проглядывало достаточно седины, но держался он молодцевато и сохранил почти юношескую стройность и грацию. Эвелин хотела понравиться ему сразу, от этого человека зависело слишком многое в ее судьбе, однако разумнее было выждать. Она еще выберет момент.
Застольная беседа проходила в расспросах о том, что нового в Лондоне, как поживают родственники и общие знакомые. Граф припомнил, что учился в одной школе со старшим братом миссис Веллингтон и, конечно, знал Эдриэна, который сейчас занимал видное положение в палате общин. Аманда не знала почти никого из семейства графа, хотя ее бабушка приходилась кем-то его матери, но она так и не смогла припомнить кем. Старшее поколение так развеселилось, припоминая дела давно минувших дней, что не замечало напряженного молчания младшего.
Эвелин и Алекс порой вставляли в разговор вежливые реплики, но в основном были заняты своими мыслями. Алекс считал, что Эвелин сердится на него или опять что-то задумывает. А может, и то и другое. До исполнения приговора осталось чуть больше недели, а они до сих пор не назначили день свадьбы. Он не верил, что Эвелин предпочтет тюрьму замужеству, но не мог забыть ее слов, брошенных в гневе.
После обеда, пока дамы помогали Молли убирать со стола, мужчины освежались портвейном. Джейкоб исчез по своим делам, оставив Алекса один на один с графом.
— На первый взгляд, спокойная, скромная, — заметил граф, глянув на дверь. — Но совсем не твоего типа должен сказать.
Алекс хмыкнул что-то невразумительное и приложился к бокалу.
— Вы еще не видели ее в деле. Уверен, что она и за обедом придумывала какой-нибудь дьявольский план, чтобы обвинить Адмиралтейский суд, и меня вместе с ним, во всех грехах, начиная с аморальности и кончая… — Он на секунду задумался. — Какое там у нас преступление на букву «Я»?.. Ничего, она придумает… Противоречит мне во всем. Этим, наверное, и задела…
— Господи, кровь в жилах стынет! — Граф представил себе женщину, которую описал Алекс Тебе нужно что-нибудь поспокойнее, способное носить титул и не слишком обращать на себя внимание. Поскольку от тебя трудно ждать, что ты сохранишь семейное имя незапятнанным, значит, вся надежда на твою жену. А женщина, которую обвинили в контрабанде и, кто знает, в чем еще обвинят… Может, мне поговорить с ней? У меня есть некоторый опыт в таких делах.
Алекс склонился над столом, глядя на кузена почти свирепо.
— Вы не поняли, Эверетт! Я
Граф был вполне удовлетворен, но не показал виду. Он лишь коснулся салфеткой губ.
— И все же я поговорю с ней. Внизу, я видел, есть небольшой холл. Пришли мне ее туда.
Глядя, как граф удаляется из комнаты, Атекс чертыхнулся про себя и сорвал с груди салфетку. Ему, в общем-то, нравился кузен, порой Алекс восхищался им, но иногда Эверетт бывал еще упрямее, чем он сам.
Эвелин с некоторым трепетом вошла в небольшую, тесновато обставленную комнату. Ее отец так и не успел приобрести достаточно шкафов, чтобы разложить в них собрание книг. Памфлеты, газеты, какие-то свитки лежали на любой подходящей поверхности, придавленные сверху стопками книг. Некоторые из них до сих пор были раскрыты на тех самых страницах, которые в последний раз читал хозяин. Эвелин много раз хотела прибрать здесь, но всякий раз, взглянув на раскрытую страницу, зачитывалась и обо всем забывала. Сейчас ее пальцы нервно поглаживали корешок томика Шекспира, которого особенно любил отец. Книга словно хранила его тепло.
Граф положил на место старый номер «Бостонской Газеты», который попался, видимо, под руку, и повернулся к Эвелин. Не удержался и указал на заголовок передовой статьи.
— У вас все газеты настроены так бунтарски? Прямо-таки клеймят бедный парламент.
Эвелин убрала со стула редкую копию словаря Джонсона, два старых гроссбуха, памфлет Отиса и только после этого села. Сцепив пальцы, она старалась отвечать спокойно, однако колени у нее дрожали.
— Враждебность вызывается неразумными действиями правительства. Мы только хотим, чтобы нас услышали, хотим собственную конституцию. Разве это преступление?
— Да, Уайкс выступал в парламенте с проектом вашей конституции. Но он очень расплывчат, согласитесь.
— По-моему, наоборот. Наша главная цель — защитить права таких же британских граждан…
— Да, я неточно выразился. Проект скорее бунтарский. Но я приехал сюда не обсуждать политику. Я хочу ближе познакомиться с вами. Похоже, многое изменилось с тех пор, как Алекс написал мне письмо. Которое, собственно, и заставило меня отправиться в очередной раз вызволять его из беды, в которую он попал… Но теперь в беде, похоже, вы, а не он. Насколько я понимаю, ваш дядя обвинил моего наследника в контрабанде. И как сейчас обстоят дела с этими обвинениями?
Руки Эвелин дрогнули, она словно просила защиты.
— Моего дядю вполне удовлетворили намерения Алекса относительно меня. На самом деле он его никогда ни в чем не обвинял. Иногда он просто выходит из себя… Алексу не было никакой нужды делать мне предложение. — Она замолчала, пытаясь угадать реакцию графа. Он казался ей разумным человеком. Вряд ли он проделал длинный путь, если не желал Алексу добра. Полагаясь только на это, она продолжила: — И тут я смею надеяться на вашу помощь.
Граф посмотрел на нее с интересом. Потом поудобнее устроился в кресле и, вертя в руках перо, принялся изучать молодую женщину, сидевшую перед ним. Она была явно хороша собой. Но свет лампы падал очень невыгодно, и сейчас вместо глаз у нее получались темные провалы. Можно ожидать, что у нее окажется острый ум. Вот это он и хотел проверить.
— Я к вашим услугам, мисс Веллингтон.
Его спокойная доверительность придала ей смелости, и Эвелин заговорила увереннее:
— Я хочу, чтобы вы объявили Алексу, что лишите его наследства, если он женится на мне. Он очень ценит ваше расположение и не рискнет им ради своей гордыни. Вы же понимаете, что из этого брака ничего хорошего не выйдет, а Алекс продолжает настаивать на нем только из упрямства.
Грэнвилл ждал дальнейших пояснений, но девушка, видимо, считала, что высказалась достаточно ясно. Как и Алекс, она не страдала излишней откровенностью. Повертев гусиное перо в пальцах, граф все-таки решил выяснить настоящие причины.
— То есть вы отказываетесь, так как считаете, что ваша репутация может повредить Алексу? — спросил граф простодушно. Хотя сам, в разговоре с Алексом, использовал тот же довод, он не очень верил, что эта женщина имеет в виду то же самое.
Она почувствовала недоверие в его голосе и взглянула на графа с вызовом.
— Я не так глупа, чтобы полагать, что Алекс имеет настолько незапятнанную репутацию и брак со мной может погубить ее, или что жениться на мне его принуждает долг чести. Я просто знаю, что не смогу стать той леди, которую ему подобает иметь рядом. И когда-нибудь он проклянет меня за то, что встреча со мной не дала ему найти настоящую партию… Я привыкла жить здесь, и мне будет трудно привыкнуть к Лондону. Так что единственный урон, который будет нанесен его гордости, это сознание, что он не связал себя навек с женщиной, на которой считал себя обязанным жениться.
Она говорила, старательно выстраивая фразы, но Грэнвилл мог «читать» и между слов. Гордость была неотчуждаемой собственностью Алекса, но она редко подвигала его
