Однако она успела рассмотреть его.
– В полседьмого утра? – усомнилась Маша. – Темно же еще…
– Верно мыслите, я то же самое ей сказал, когда она сидела вот на этом стуле! – Амелькин удовлетворенно кивнул головой, будто замечание визитерши пришлось очень кстати. – Я спросил, не носит ли она очков, какое у нее зрение, и представьте, у этой пожилой женщины оно куда лучше, чем у меня! Оба глаза – единица! Так что, если учесть, что та девушка выскочила прямо у нее под носом, то…
– Девушка? – уточнила Маша, устав следить за пустыми рассуждениями следователя. У него была настолько изматывающая манера речи, потопляющая собеседника в мелочах, что факты совершенно в ней терялись. Оттуда выбежала девушка?
– А я разве сразу не сказал? – огорчился тот. – Да, молодая девушка, в джинсах, в куртке, очень стройная, среднего роста. Татьяна Егоровна даже уверяет, что лицо разглядела. Зрение, достойное восхищения…
Наступило молчание. Маша смотрела на Амелькина, ожидая продолжения, и с каждым мгновением ей делалось все больше не по себе. Его минутное оживление прошло, теперь он снова опустил взгляд в бумаги и весь как-то осел в кресле, будто лишившись позвоночника. Внезапно он напомнил девушке какую-то рептилию – гигантскую серую ящерицу, к примеру. Маша невольно отодвинулась вместе со стулом, и скрип ножек снова заставил хозяина кабинета поднять взгляд. Он посмотрел девушке в лоб и сообщил:
– Интриговать вас не буду, по времени получается, что девица эта была за забором примерно в момент убийства. Труп точно видела, раз выбежала и вдруг переменила направление, испугалась прохожего… В общем, причастность очевидна.
– А выстрела Татьяна Егоровна…
– Нет, не слышала, – отрезал тот. – Но существуют глушители.
И снова повисла пауза – раздражающе томительная. Маша взглянула на часы:
– Понятно… Если можно, отпустите меня поскорее, еще столько дел! Составили фоторобот? Мне надо взглянуть?
– Нет, зачем же, – задумчиво произнес Амелькин, покусывая неровными желтоватыми зубами кончик карандаша. – Фоторобот нам не понадобился. Дело в том, Мария… э… Григорьевна, что женщина эта утверждает, будто видела вас. – И вдоволь насладившись наступившим мертвым молчанием, добавил: – Вы сможете сказать, где были десятого числа, утром, в шесть тридцать и около того?
Возвращаясь к машине Ильи, припаркованной на условленном месте, возле кафе, Маша была в таком состоянии, что пробежала мимо, не узнав ни «Мерседеса», ни знакомой уже вывески. Она очнулась только, когда Илья схватил ее сзади за плечо:
– Далеко собралась?!
– Подальше бы отсюда! – выпалила она ему в лицо.
В глазах у девушки стояли злые слезы – она расплакалась сразу, выйдя из кабинета Амелькина. Илья поймал ее руки, тряхнул и сильно сжал в своих ладонях:
– А ну, прекрати! Что он тебе сказал? Зайдем в кафе!
– Не пойду, не хочу!
– А чего ты хочешь?
– Отстаньте вы все от меня! – Маша глотала слезы, упорно отводя взгляд. – Возьму и уеду, пошли все к черту! В Питер уеду, отец поможет…
– Я тебя сам отвезу в Питер, только скажи, что случилось? – Илья заговорил с ней ласково, как с упрямым ребенком, и этот тон решил дело.
Разрыдавшись уже во весь голос, Маша прижалась к нему и крепко обняла за шею:
– Представляешь, эта сумасшедшая стерва, моя соседка, говорит, будто видела меня тем утром рядом со стройплощадкой!
Объяснять ничего не пришлось. Илья все понял мгновенно:
– Кто-то тебя якобы опознал? А время?
– В половине седьмого… Как раз подходит под убийство.
– Но тебя ведь там не было, нет?
Девушка подняла мокрое от слез лицо и изумленно встретила его серьезный взгляд.
– Как ты можешь… Конечно нет! Я спала, и у меня папа тогда ночевал! Он может подтвердить, что я никуда не уходила!
– Вот видишь! – Илья незаметно увлекал ее в сторону кафе. – Значит, у тебя алиби, и не беспокойся из-за пустяков. Соседка могла обознаться.
– Он почему-то ей верит… – пробормотала девушка. – А с нее станется такого про меня наговорить… Уже был опыт.
– Если она когда-то тебя оклеветала, можешь потребовать, чтобы этот факт учитывали, беря у нее показания. – Илья толкнул стеклянную дверь ка– фе. – Сейчас выпьешь, расслабишься. Главное – не позволяй взять себя на испуг, настаивай на своем – была дома, есть свидетель. Может, соседка вообще неадекватна.
Усевшись за столик, Маша молча позволила заказать себе вина и, понукаемая Ильей, так же молча и безропотно осушила бокал до дна. У нее разболелась голова, как всегда, после слез, она снова и снова прокручивала про себя разговор с Амелькиным, особенно его последнюю, самую странную часть.
Девушку поразило, что ее оправданиям следователь не придал никакого значения.
Выслушав Машу, Амелькин невозмутимо заявил, что свидетельство отца – это замечательно, но было бы лучше, если бы Маша нашла еще кого-нибудь.
– Кого-нибудь?! – воскликнула она, окончательно потеряв самообладание. – Между прочим, мне очень повезло, что в то утро вообще в квартире кто-то был, кроме меня! Последнее время я жила одна! Папа случайно накануне приехал!
– И очень кстати, – заметил следователь. – Но в вашей ситуации лучше иметь как можно больше свидетелей. Я ведь не могу так просто порвать показания Мерзляковой. Может, подружка у вас ночевала или приятель… Кстати, нашли вы тогда птичку?
Маше показалось, что Амелькин сходит с ума, однако тот, увидев ее недоумевающие глаза, тут же пояснил:
– Это мы Илью Эристави так называли, Птичкой. У него есть такая татуировка на руке… Встретились вы?
– Н-нет, – солгала девушка, припомнив наставления Ильи. – Я ему только позвонила, поблагодарила за помощь.
– А чем это он вам помог?
– Ну, вот хотя бы привез к вам… – Маша начала путаться и задвигалась на стуле. – Браслет ведь нашелся…
– Не знаю, в вашем случае лучше было бы пожертвовать этим браслетом и сидеть тихо, чем фигурировать в деле об убийстве, – резонно возразил Амелькин. – Помощь довольно сомнительная. Значит, Птичка на этот раз остался без червячка… Весьма благоразумно с вашей стороны! Знаете, если у человека один жизненный принцип – переспать со всеми женщинами подряд, ждать от него нечего…
…Припомнив последнюю фразу, Маша зажмурилась, будто от боли. Даже то, что сказал Амелькин на прощание, не произвело на нее такого неприятного впечатления. Провожая визитершу до двери, он снова любезно посоветовал поискать других свидетелей того, где она находилась утром десятого октября, на тот случай…
– Вдруг придется дать ход показаниям Мерзляковой, сами понимаете, единственный свидетель по делу об убийстве – он многого стоит! Надумаете что-нибудь, сразу звоните, телефон я вам написал, кажется? – И, растянув серые потрескавшиеся губы в ухмылке, добавил, грозя пальцем: – А то я сам вам позвоню!
На Машу это неуклюжее заигрывание произвело такое жуткое впечатление, что она даже не попрощалась, поспешив захлопнуть за собой дверь кабинета.
И сейчас, сжав ноющие виски ладонями, бессмысленно созерцая опустевший бокал, Маша спрашивала себя, как могло случиться, что она оказалась в столь нелепой и угрожающей ситуации. Она не сразу услышала вопрос, заданный Ильей, и повернула голову, только когда он повторил, повысив голос:
