Наша колонна успела выйти из села и остановилась в лесу, на раздорожье. Мы догнали ее через несколько минут. Ко мне подбежал комиссар Зубков и передал донесение разведчиков. Они сообщили, что из соседнего села Большие Липяги движется на запад смешанная колонна — танки и бронетранспортеры, всего два десятка машин.
Сообщение было неожиданным и радостным, — по тону Зубкова я понял, что это наши машины.
—
Отлично, комиссар! Мы немедленно свяжемся сними, и они помогут нам добить бандитов, что очутились в Нехаевке.
Однако у меня тут же мелькнуло сомнение:
—
А вдруг, комиссар, наши разведчики ошиблись? Вдруг это немецкая танковая колонна?
Он усмехнулся, покачал толовой:
—
Разведчики точно установили: танки наши!
—
Все равно мы задержимся в лесу. Нужно еще раз уточнить, что это за колонна? Если мы рискнем выйти из леса, возможно, это будет наш последний риск.
Комиссар, казалось, был огорчен. Впрочем, конник, примчавшийся из Нехаевки, принес приятную весть: немцы удирали из села на уцелевших машинах, удирали, даже не подобрав раненых. Значит, крепким орешком оказались для фашистов штабы наших трех дивизий! И снова у меня мелькнула мысль, что, возможно, танковая колонна, замеченная нашими разведчиками, шла на помощь гитлеровцам, атакованным нами в Нехаевке. Ее могли вызвать по рации, и теперь она спешила нанести удар.
Я сообщил Зубкову, Борисову, Барбину и другим офицерам штаба направление нашего отхода в район села Вейделевки, на случай, если танки окажутся немецкими, а их атаке, это было ясно, мы не могли противостоять.
Как много может стоить ошибка разведчиков! Об этом я подумал через минуту, когда начальник оперативного отделения капитан Потапов доложил, что танки действительно оказались фашистскими. В этом теперь не приходилось сомневаться: колонна развертывалась перед лесом и принимала боевой порядок.
Минута — время почти незаметное, а сейчас нам была дорога каждая секунда. Как было условлено, Борисов возглавил разведроту и комендантский взвод: они погрузились на машины и двинулись на виду у противника своим маршрутом на восток.
Пять вражеских танков сразу же повернули за ними и открыли огонь. Но машины Борисова вскоре скрылись за пригорком.
Офицер оперативного отделения Колесник возглавил вторую, пешую группу. Сборы тоже были недолги: через две-три минуты поляна опустела.
Со мной остались только конники — два десятка бойцов и офицеров. Мы отходили последними; танки противника уже громыхали на опушке леса; ломаясь, трещал молодой дубняк; снаряд срезал над нами вершину сосны, и она, качаясь, повисла над нашей тропинкой.
Так и штабная колонна оказалась разделенной на три группы, и мы теперь ничего не знали ни о судьбе отряда Борисова, ни о Колеснике и его бойцах.
Время было за полдень, а в лесу стоял сумрак, и чем дальше в чащу, тем гуще кустарник и неприметней тропа.
Кратчайший путь к излучине Дона теперь помогла нам избрать единственная карта, которая сохранилась у Сергея Зубкова. Он берег ее как память: с нею в минувшем, 1941 году он выходил из окружения в Белоруссии. Старая карта как нельзя больше пригодилась. Дон был уже близко, но мы не знали, что и на этом небольшом отрезке пути нас ожидали новые опасности и невзгоды.
В глубине леса мы сделали передышку у ручья. Вода в нем была густая и красная. Мы пили эту густую, терпкую воду, и она запекалась на губах, как кровь.
Степь Донская… Солдатские думы. Снова
танки. Гаврюша-герой. Встреча в степи.
Трудная переправа. Рядовой Калугин. Гвардейцы собираются. Город у Волги. Мамаев
курган.
Лес оборвался резко, и на опушке мы придержали коней. Впереди лежала пустынная степь, иссеченная балками, заиленными колдобинами, глинистыми оврагами. Вокруг только марево зноя над блеклыми травами, над бронзовыми хлебами — спокойный и мирный придонской пейзаж.
Был пятый час дня, и все мы очень устали: как-то не верилось, что еще сегодня мы подходили к Нехаевке, отбивались от «мессеров», провели бой с вражеской автоколонной, ускользнули из ловушки, которую готовил нам противник, бросив к Нехаевке танки.
Сверившись с картой, Зубков сказал:
—
Движемся, братцы, точно по маршруту. Сейчас мы в шести километрах от Западной Вейделевки. Если там нет противника — подкрепимся и вскоре будем на Дону.
Кто-то из офицеров заметил, что танковая колонна противника, возможно, двинулась в обход леса и, в таком случае, обязательно будет в Западной Вейделевке.
Я думал об отряде Борисова — где он сейчас? Где штабные группы Истомина и Рогачевского? На этот участок фронта немцы, по-видимому, бросили очень много мотопехоты, самолетов и танков; вот и теперь, едва мы выбрались на опушку, над нами на малой высоте пронесся «мессершмитт». Заметил ли он нас? Если заметил, конечно, сообщит танкистам. Ну что ж, в этой степи было достаточно оврагов, через которые танкам не пройти. Я кивнул товарищам:
—
Трогай…
Усталые кони заметно оживились в раздолье степи и поминутно тянулись к желтым соцветиям буркуна. Мы ехали не спеша, давая лошадям перехватить то пырея на кромках оврагов, то сладких стеблей буркуна, поили их у черных колдобин.
Есть особая прелесть в Донской степи, в цветущих, тронутых маревом просторах: с высоток на все четыре стороны открывается величественный край, как будто созданный для богатырей, для удали и силы. Этому привольному краю не впервые видеть грозные военные походы, бег конницы, пыльные вихри атак. Но кто из нас мог
подумать, что наши ратные пути пролягут в этих извечно русских, овеянных славой степях?
Комиссар ехал рядом со мной, он был задумчив и грустен. Пот черной струйкой стекал по его запыленной щеке, на губах запеклась ломкая корка. Вороной конь его прихрамывал, видимо, засек ногу, и Сергей Николаевич (он не был кавалеристом) неловко раскачивался в седле.
—
Так вот и кланяюсь все время степи, — сказал он с невеселой усмешкой. — Что, Александр Ильич, думаешь: остановимся на Дону?
—
Думаю, что дальше отходить нам некуда.
—
Значит, должно свершиться чудо: мы сдержим всю эту механизированную махину, отбросим ее и двинемся на запад?
—
Очевидно, где-то произойдет решающее сражение.
Он оживился:
—
Верно! Оно обязательно должно произойти. И это будет битва, какой еще не знала военная история: битва тысяч танков, орудий, пулеметов, самолетов, и в ней будут участвовать сотни тысяч людей.
—
Сейчас мы можем только гадать об этом, Сергей Николаевич. Сила страны — невообразимая силища — стиснута до отказа, как пружина. И когда она распрямится, будет изумлен весь мир.
Он встряхнул головой:
—
Я запомню твои слова. Уверен, так думают и многие солдаты. А те, которым не до анализа мировой обстановки, сердцем чуют, что близится желанный час. Чутье солдата — это, брат, замечательный барометр! Сколько мы отступали и сколько тяжких страданий перенесли, а солдат верит в
Вы читаете Твои, Отечество, сыны
