Все выходят. Сын и Попов продолжают сидеть.
Отец
Они поспешно собираются и идут к выходу.
МОСКВА. ТЕАТР СТАНИСЛАВСКОГО. ПОМЕЩЕНИЯ ЗА СЦЕНОЙ
Они проходят по пустым коридорам. На одном из стендов газетные вырезки о спектаклях Отца. В каморке рабочих сцены открыта дверь. Попов, проходя мимо, обращает внимание на казаха, который что-то наигрывает на гитаре (это Рома Легенда).
Попов
Сын подходит к Попову.
В проеме двери видно Рому Легенду с гитарой. Он поет: «Память о последнем герое / Станет в сердцах гореть звездой».
МОСКВА. КВАРТИРА СЫНА. НОЧЬ
Вечер. Квартира Сына. Звонок в дверь. Никто не открывает, звонок все настойчивей. Никита стоит в коридоре и прислушивается, бесшумно подходит к двери, снова стук и звонки. Голос Отца за дверью: «Никита! Сынок! Это я!» Сын подходит, заглядывает в глазок и осторожно открывает.
МОСКВА. БОЛЬШОЙ КАМЕННЫЙ МОСТ. НОЧЬ
Отец и Сын гуляют по мосту, смотрят на звезды на кремлевских башнях и на звезды в небе.
Отец. Ни в коем случае не умереть!.. Ты понимаешь?! А бессмертие значит — не исчезать! Оставаться в чужих глазах. На бумаге, на пленке, как угодно. Как Чарли Чаплин, как Чапаев. Понимаешь? Все внимание, очно, заочно, все должны помнить: вот он каков я, в 10, 15 лет, 44 года. Жил, ходил среди вас, такой, как вы, но особенный, ни на кого не похожий.
Сын. Я тоже думал, как выйти за пределы себя…
Отец. За пределы себя! Но ведь был Христос! Он уже вынес нас за все мыслимые пределы. Он все про нас знает, видит, простил и любит нас таких, какие мы есть. В любви бессмертие! Мы вечно живем в нем. И нам он велел любить, пускать других в свое сердце. А кого я любил? Я никого не пускал! Все недостойны!!! Только я, я, я, запомните, слушайте меня… Настоящее, человеческое, главное дело — не сделано! Вот от этого и проблемы. Больше ни от чего. Мне здесь надо быть, с тобой. Вот что я понял!
Отец обнимает Сына за плечи, и вместе, в дружеских объятиях, они уходят по улице.
ПОЕЗД. КУПЕ. ДЕНЬ
В окне мелькает пейзаж. Отец и сын в купе. Оба молчат. Отец смотрит в окно с выражением скорби. Сын поглядывает на него, прикрываясь книгой.
Сын. Пап, а тот спектакль… который вы репетируете…
Отец. Не будет никакого спектакля…
Сын. Как? Совсем?
Отец. Я не дойная корова! Понимаешь? Какие уж тут
спектакли, если душа пуста!
КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ДЕНЬ
Отец и Сын с рюкзаками поднимаются в гору, идут по каменистой тропинке. Они не разговаривают, только дышат. Отец впереди. Он останавливается, поворачивается, заботливо спрашивает Сына:
Отец. Устал? Можешь еще идти или отдохнем?
Сын. Могу…
Отец. Молодец! Давай еще чуть-чуть — будет отличное
место.
КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ПОЛЯНА 1. ДЕНЬ
Привал. Лужайка. Оба лежат на траве. Сын совершенно вымотанный лежит на боку, закрыв глаза. Отец, улыбаясь, смотрит, раскинув руки, как плывут облака. Отец переворачивается, любуется травинками. Что-то находит в траве.
Отец. Ой, гляди-ка, жук-олень! Видишь, какие рога! Это на самом деле челюсти. Они дерутся страшно, этими рогами. Птицы отрывают им голову, туловище съедают.
Сын внимательно слушает, кивает.
Отец. А голова валяется сама по себе, может видеть, кусать с прежней силой, готова продолжать борьбу. Поднесешь к ней другого жука, она клац-клац
Сын. Эх…Ты хотя бы что-то делаешь! А я вообще ничего! Если бы я мог хотя бы просто помогать, на любых условиях — мне кажется, я чувствовал бы себя более живым.
Отец. Более живым! А не надо быть более живым. Я о чем тебе говорю? Вот дерево живет спокойно, растет — а нам мало просто жить, нам нужно что-то большее, чем жизнь.
КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ
Вечер. Сумерки. Отец и Сын ползут в гору по камням. Сын еле волочется, спотыкается, падает. Отец
