Шапито-шоу

Отец. Мощный, как танк. Тараном что хочешь пробьет. Клыки как кинжал!

Айдамир. Да-а. Если на тебя побежит, то ой-ей-ей.

Сын. А мы прям к его норе идем, что ли?

Отец. Какая нора? У него нет норы. Он спит, где хочет.

Сын. А как мы его найдем?

Айдамир. Да знаю я, куда он, сука, ходит.

Сын. А нельзя разве залезть на дерево и оттуда выстрелить?

Отец. Ты что! Отдача от ружья, свалишься прямо к кабану!

Айдамир. Его еще хрен подстрелишь. От него пули отскакивают.

Сын. Как отскакивают?

Айдамир. У него ж броня на спине!

Отец. На медведя идешь — готовь постель, а на кабана — готовь гроб!

Сын. Как же быть?

Айдамир. Если кабан на тебя бежит, поделать ничего нельзя. Только отскочить.

Сын. Как это?

Айдамир. В сторону! (Показывает, как надо прыгнуть.) Он проскочит мимо.

Сын. Получается, у нас практически нет шансов его убить?

Айдамир. Надо бы убить.

Отец. Суперживотное, да? И знаешь, что ему помешало завоевать мировое господство? Снег! Насыплется какая-то дрянь с неба, и эти животные, такие стремительные, сильные, вязнут в рыхлой массе, пассивном холодном снеге — проваливаются, не могут двигаться, корм раскопать. Выпадет снега больше сорока сантиметров — целые стада вымирают.

Айдамир. Тс-с!

Отец и Айдамир медленно и бесшумно крадутся по тропе. Кабан уже виден. Отец оглядывается, начинает искать глазами Сына.

Отец. А Никита где?

КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ДЕНЬ

Сын тем временем быстрым шагом торопится к дому. За спиной у него раздаются выстрелы. От звука выстрелов Сын подскакивает, пускается бегом, меняя направления, как показывал Айдамир.

КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ДОМИК. НОЧЬ

Сумерки. Сын лежит в спальнике, отвернувшись к стене, с открытыми глазами. Слышно, как идут Отец с Айдамиром.

Отец. Спит герой. Как ни в чем не бывало. Э-эх… Послушай! Мне знаешь, как не хватает таких, как ты! Я серьезно говорю, давай поставим пьесу про кабана? Это же я! Я кабан! Вот я, поросеночек, родился. Кругом свиньи, а я маленький, наивный.

МОСКВА. ТЕАТР СТАНИСЛАВСКОГО. ДЕНЬ

Отец исполняет на сцене под музыку странный танец, рядом на высокой скамейке сидит Айдамир с ружьем.

Отец. Вот я подрос, все дерутся, мы пока в одном стаде, потом я уже ухожу, я один, секач. Пришел, показал класс, дал всем любовь, оплодотворил — и снова в лес, потом я уже стар, я кабан-одинец, одинокий, гордый и злой, молодые сильнее меня, а я все дерусь, хоть и без толку. И вот я остаюсь один в лесу умирать.

Отец поет:

Ну зачем ты мне так долго говоришь про снег,
Что-то там такое про снег.
Я все равно ничего не понял, я ничего не понял.
Просто какие-то куски льда,
Просто снег, я ничего не понял, ничего.
Иди скорей, иди ко мне.
Я ведь тоже на ту же букву. Ну, ну скорее
иди ко мне.
У меня язык весь высох в моем ребяческом рту.
Ни рук, ни ног, видимо, еще рано,
Видать, совсем еще рано.
О, если б кто-нибудь вмонтировал камеру,
Понаблюдал бы за мной,
За моей внутренней жизнью…
Набухают большие кубы величиной с дом.
О-о-о!!! Как я хотел бы подружиться с тобой,
чтобы был мир…
О! О! Никого не было ближе тебя, не в смысле
близких, а вообще.

КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ДОМИК. НОЧЬ

Отец. Мы с тобой вместе должны это сделать.

Айдамир. Да я ничего в этом не понимаю.

Отец. А не надо понимать. Ты в жизни понимаешь — это важнее.

Сын делает вид, что спит.

КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ