Гэнси вежливо, но холодно ответил:
— О, ничего страшного, всё в порядке. Сколько я должен за толкование?
Вставая, Мора ответила:
— О, всего лишь двадцатку.
Блу подумала, что это было просто преступно, просить столь ничтожно мало. Гэнси стопудово на шнурки тратил больше двадцати баксов на свои топ-сайдеры[25].
Он, нахмурившись, взглянул на Мору, поверх своего открытого бумажника. В нем лежало много счетов. Точнее то, что она увидела, могли бы ими быть, Блу сомневалась в этом. Она могла бы также видеть его водительские права через прозрачное окно, не достаточно близко, чтобы разглядеть детали, но достаточно близко, чтобы увидеть, что имя напечатанным на нем выглядела намного больше, чем просто Гэнси.
— Двадцатка?
— С каждого, — добавила Блу.
Кайла кашлянула в кулак.
Лицо Гэнси прояснилось, и он протянул ей шестьдесят долларов. Совершенно очевидно, что он ожидал примерно столько заплатить, и теперь в мире всё опять стало как и должно было быть.
Именно Адама тогда заметила Блу. Он смотрел на нее проницательно, и она почувствовала себя понятной и виноватой. Не только в завышении цены, но и во лжи Моры. Блу видела дух Гэнси, гуляющим по дороге мертвых, и она знала его имя до того, как он вошел в их дверь. Но, как и ее мать, она не сказала ни слова. Так что она была соучастницей…
— Я покажу, где выход, — произнесла Мора. Она четко стремилась видеть их по другую сторону дома. На мгновение это выглядело, будто Гэнси чувствовал то же самое, но затем он остановился. Он уделил неуместное внимание своему бумажнику, потом закрыл его и убрал в карман, а замет посмотрел на Мору и сжал губы в линию.
— Послушайте, мы все здесь взрослые люди, — начал он. Кайла поморщилась, как будто она была не согласна. Гэнси расправил плечи и продолжил: — Я думаю, мы заслуживаем правды. Скажите, что вы знаете что-то, но не хотите помогать мне, если это именно так, но не лгите мне.
Это было храбро или высокомерно, или, быть может, не было достаточной разницы между этими определениями. Каждая голова в комнате повернулась к Море.
Она сказала:
— Я знаю кое-что, но не хочу помогать тебе.
Второй раз за день Кайла выглядела восхищенной. Рот Блу открылся. Она его закрыла. Гэнси, однако, просто кивнул, ни более, ни менее огорченный, чем когда Блу остроумно отвечала ему в ресторане.
— Ну, ладно тогда. Нет, нет, не утруждайтесь. Мы уж сами как-нибудь найдем выход.
Так они и сделали, а Адам послал Блу последний взгляд, который она не могла с легкостью истолковать. Секунду спустя Камаро газанул, и визг шин выдал истинные чувства Гэнси. Затем дом стал тих. Это была высосанная тишина, будто бы воронята забрали с собой все звуки по соседству.
Блу кружила вокруг матери.
— Мам! — Она собиралась сказать что-нибудь еще, но все, на что ее хватало, было громче: — Мам!
— Мора, — сказала Кайла, — это было очень грубо. — А затем добавила: — Мне понравилось.
Мора повернулась к Блу, будто Кайла ничего и не говорила.
— Я не хочу, чтобы ты когда-либо видела его снова.
Возмущенная Блу закричала:
— Что случилось с «детям никогда нельзя отдавать приказов»?
— Это было до Гэнси. — Мора трясла картой смерти, давай Блу время, чтобы рассмотреть скелет в шлеме. — Это то же самое, если бы я говорила тебе не гулять перед автобусом.
Несколько воспоминаний пронеслись в голове Блу до того, как она нашла то, что хотела.
— Почему? Нив не видела меня на дороге смерти. Я не собираюсь умирать в следующем году.
— Во-первых, дорога мертвых — это обещание, не гарантия, — ответила Мора. — Во-вторых, есть другие ужасные участи, кроме смерти. Мы будем говорить о расчленении? Параличе? Бесконечной психологической травме? Что-то действительно неправильное есть в этих парнях. И когда твоя мать говорит не гулять перед автобусом, у нее есть на это хорошая причина.
Из кухни послышался мягкий голос Персефоны:
— Если бы кто-нибудь остановил тебя, гуляющую перед автобусом, Мора, Блу бы здесь не было.
Мора бросила хмурый взгляд в ее направлении, затем провела рукой по гадальному столу, будто очищая его от крошек.
— Лучший вариант развития событий таков, что ты подружишься с мальчиком, который собирается умереть.
— Ах, — воскликнула Кайла очень-очень знающим способом. — Теперь я понимаю.
— Не анализируй меня, — сказала ее мать.
— Я уже это сделала. И скажу снова: Ах.
Мора нехарактерно ухмыльнулась, а затем спросила Кайлу:
— Что ты увидела, когда дотронулась до другого парня? Вороненка?
— Они все воронята, — поправила Блу.
Ее мать покачала головой.
— Нет, он больше ворон, чем остальные.
Кайла потерла пальцами друг об друга, как будто она стирала с них память о татуировке Ронана.
— Это как гадание на магическом кристалле в странном пространстве. От него исходит столько всего, такое не должно быть возможно. Помните женщину, которая приходила, беременная четырьмя близнецами? Так вот, тут похоже, только хуже.
— Но он же не беременный?! — не поняла Блу.
— Он созидатель, — сказала Кайла. — Это пространство — тоже создатель. Я не знаю, как сказать лучше.
Блу вдруг задумалась, что это они имели в виду под созданием. Она всегда что-то создавала — брала всякое старье, резала его по всякому, и получала что-то новое. Брала уже существующие вещи и переделывала их во что-то новое. Вот, что, по ее мнению, люди имели в виду, называя что-то созданным.
Но она подозревала, это не то, что имела в виду Кайла. Она подозревала, что это истинное значение слова «создатель»: делать что-то там, где до этого ничего не было.
Мора уловила выражение лица Блу. Она сказала:
— Я никогда не говорила тебе, что делать, Блу. Но я говорю сейчас. Держись от них подальше.
16
Заснув за книгой, Гэнси проснулся от совершенно незнакомого звука и пошарил в поисках очков. Звук был таков, словно один из его соседей по комнате был убит опоссумом, или будто это был финальный момент кошачьей битвы. Он не был уверен насчет подробностей, но то, что тут была вовлечена смерть, тут у него не было сомнений.
В проеме двери его комнаты стоял Ноа, с уставшим и замученным выражением лица.
— Заставь это заткнуться, — сказал он.
Комната Ронана была неприкосновенна, однако уже второй раз за одну неделю, Гэнси пренебрегал «правилом закрытой двери» и распахнул ее настежь. Он увидел, что лампа была включена, а Ронан скрючился на кровати в одних только трусах. За полгода до этого, Ронан сделал себе замысловатую черную татуировку, покрывающую большую часть его спины и обвивающая шею, и сейчас монохромные линии тату, особенно выделяясь в тусклом свете лампы, казались более реальными, чем все остальное в комнате. Это была особенная татуировка, одновременно порочная и нежная, и каждый раз, когда Гэнси бросал на
