Виновата только я...

– Идиотка! Это не искусство! У меня был очередной приступ депрессии, и я просто взял красную краску и вылил ее на полотно, желая изобразить свои чувства.

Луиза сбивчиво пробормотала:

– Понятно. Мне ж…

– Если вы скажете, что вам жаль, то я вас ударю! – взревел он.

Она нерешительно отступила к стеклянной стене.

– Что же еще я могу сказать? – Неожиданно выглянуло солнце и осветило ее стройную фигурку в голубом платье. Закери, прищурившись, посмотрел на нее.

– Стойте смирно, – быстро скомандовал он.

– Зачем? – осторожно поинтересовалась Луиза, ее темно-голубые глаза выражали полнейшее замешательство.

Закери взял со стола блокнот и огрызок угольного карандаша. Луиза наблюдала за решительными движениями длинных пальцев его здоровой руки. На белой бумаге появлялись черные штрихи.

– Вы рисуете меня? – удивленно, но не без радости спросила она.

– А что же еще я могу делать?

Она была слишком польщена, чтобы обратить внимание на его ворчание. Он наконец начал работать, и вдохновила его она! Волна радости словно окатила ее.
Несколько минут спустя он отложил карандаш и начал критически рассматривать только что нарисованное.

– Можно мне посмотреть? – попросила Луиза, и он молча протянул ей блокнот. Она застыла от восхищения. Всего несколько линий, но они передавали полное сходство. – Вот это да! Вы необыкновенно талантливы, мистер Вест. Я завидую вам – у меня совсем нет способностей к рисованию.

– Вы хорошая медсестра, это, без сомнения, тоже дар! – бросил он небрежно.

Она покраснела.

– Спасибо. Но вам не кажется, что это не одно и то же? Хороших медсестер тысячи, хороших же художников гораздо меньше. Когда вы перенесете набросок на холст?

– Что? – Он криво ухмыльнулся. – Сомневаюсь, что это когда-нибудь случится. Делать наброски я мог всегда – это как рефлекс, просто фиксирование на бумаге за несколько минут того, что видишь перед собой. Писать маслом – это совсем другое, это занимает много часов работы: недели, месяцы… а главное, для этого требуется вдохновение. Мне нужно точно знать, что я ищу, именно этого мне недоставало – желания творить.

Она прикусила губу.

– Я понимаю.

Сейчас она чувствовала себя полной дурой, причем сильно униженной. Наверное, он посчитал ее тщеславной и презирал за то, что она подумала, будто вдохновила его.
Он отбросил блокнот и встал рядом с ней у окна.

– Как вам мой сад? Я создал его сам. Конечно, сейчас вы не видите его во всей красе: декабрь – один из мертвых месяцев года, но я посадил много вечнозеленых кустов. Они неплохо защищают от морских ветров. А еще вы сейчас можете увидеть зеленые побеги подснежников, нарциссов и крокусов.

Она повернулась к нему.

– Вы очень любите свой сад?

– Я считаю садоводство отличным способом времяпрепровождения, – согласился он. – Смотрите, а вон моя любимая магнолия – скоро она зацветет.

Луиза чувствовала прикосновение его плеча к ее собственному, улавливала теплый мужской запах его тела, и ее сердце бешено забилось.
Посмотрев в ту сторону, куда он указывал, она увидела небольшое деревце, на нем еще не было листьев, но было много светлых меховых почек. Она смотрела, а в голове словно стоял туман, все мысли ее были поглощены мужчиной, который находился настолько близко, что это не позволяло сосредоточиться на чем-либо еще. Испугавшись собственных чувств, она поспешно сделала шаг в сторону. Как раз в это мгновение пошевелился Закери; их столкновение было неизбежно. Луиза инстинктивно выставила вперед руки, пытаясь восстановить равновесие и избежать падения. Ее пальцы погрузились в теплую шерсть его свитера.

– Извините… – пробормотала она и смущенно подняла глаза, втайне надеясь, что он не сможет прочитать по ее лицу те чувства, которые вызывает в ней малейшее соприкосновение с ним.

Лицо, покрытое шрамами, не отражало ничего, кроме цинизма, так часто появлявшегося на нем; серые глаза блестели насмешкой.

– Вам следует быть более осторожной, – протянул он. – И не дрожите так! Я